— Что-то ты быстро...
Стас, всё это время ожидавший Круспе в машине неподалёку от здания районной прокуратуры, заводит мотор, как только тот усаживается рядом.
— Ага... К сожалению.
Они трогаются с места и направляются в офис, первое время пребывая в абсолютной тишине. Отвернувшись к окну, Круспе смотрит сквозь стекло, ничего не видя — его глазам сейчас рисуются иные картинки, он погружается внутрь себя, предаваясь лишь одному ему веданным фантазиям. Едва уловимая улыбка скользит по его бледным губам, не наглая и дерзкая, как обычно, а какая-то другая, тайная. Словно испугавшись её, испугавшись быть замеченным с нею, он прикусывает уголки губ, силясь стереть тайную улыбку с лица, будто её и не существовало никогда.
— Рихард?
— Чего?
— А что было-то? Проблемы? На тебя дело завели? Какой-то ты странный.
Рихард, словно за шиворот вытянутый из мира грёз и грубо погружённый в будничный мир заснеженного Мценска, поворачивается к собеседнику и нехотя отвечает:
— Не думаю, что проблемы поступят оттуда. Не прокуроров нам следует опасаться.
— А кого? — Стас начинает терять терпение, — что я из тебя по слову клещами вытаскивать должен?
— Каких-то гражданских активистов — понятия не имею кто это такие.
Стас тяжело вздыхает.
— У этого сброда нет имён. Но есть руководство. Эх, нехорошие у меня предчувствия...
Накануне он получил звонок от Серёги. Полушёпотом тот сообщил, что у них в управлении ходят слухи о готовящихся провокациях на новогоднем мероприятии в “Галактике”. Но вот источники и организаторы предполагаемых провокаций, также, как и их характер, ему неизвестны. Спасибо, друг. Утешил, называется.
— Не-у-же-ли, — расслабленно выдыхает Диана, плюхаясь на первый попавшийся стул.
Последний из проверяющих чинов, коих за последние дни немало перебывало на “объекте”, как она суха называет “Галактику”, только что скрылся из виду, зажимая в кармане увесистый конверт с купюрами.
— Неужели это всё!
Все документы в порядке, ремонт завершён, и вот уже работники снуют туда-сюда по помещению, расставляя мебель, проверяя освещение и аппаратуру.
— А что там на кухне творится, даже знать не хочу!
— Ну и не надо — мы с Машкой сами разберёмся. Кстати, что там с алкоголем? — Лоренц нетерпеливо подпрыгивает на месте: когда он возбуждён, всё его нелепое тело дёргается, как на шарнирах.
— Последние партии подвезут к вечеру, — деловито отвечает Фрау, поправляя удерживающую от падения на лицо прядь серебристую заколку.
Это первый раз, когда она показывается в своём женском амплуа где-то за пределами квартиры на Ленинской или Стасовой спальни.
— А сцену когда оборудовать будем? — Лоренц обводит помещение клуба дотошным взглядом, перепроверяя, не упустил ли он чего.
— В последний момент, — отзывается Ландерс. — Тридцатого перевезём сюда всё из ангара, а тридцать первого ещё порепетируем. Ты как, Флакон, костюмчик приготовил?
— Сам ты Флакон, — Лоренц делает вид, что обиделся, но тут же его рисованно-хмурая физиономия расплывается в улыбке, — приготовил! Но не думаю, что тебе он придётся по душе!
Шумную суету разряжает нелепый и неуместный в данной обстановке собачий лай. Все оборачиваются в сторону входа: в дверях возникает тенеподобная фигура Риделя с псом на поводке. Завидев Диану, пёс заходится в истеричном гавканье, а псиный хвост – в беспорядочном луплении по Риделевской ноге. Оливер нагибается и спускает рвущуюся псину с поводка. Та бежит к подскочившей от неожиданности хозяйке и, чуть не сбивая её с ног, неистово напрыгивает, раздирая когтями пуховой платок на Дианиных плечах и стараясь лизнуть её в нос.
— Фу! Фу! Фу! Тим, отвали, слюнявый! Отстань, фууу...
Ещё более неожиданный звук заставляет всех вновь обернуться в сторону входа. Это Олли. Он заливисто смеётся, мелко потрясая плечами и обнажая верхний ряд ровных белых зубов.
— Что б мне... Ридель! — реплика принадлежит Фрау. — Чтоб я сдох!
Диана, собиравшаяся было отчитать Оливера за то, что притащил с собой собаку, в момент осекается. Ну, если так, то пусть таскает пса с собой повсюду!
— Чувствую, денёк будет долгим, — преодолев праздничные пробки, Стас доводит-таки машину до “Галактики”.
Здесь, на пустыре, пока тихо, но ведь на то оно и утро тридцать первого декабря, чтобы быть тихим. А вот ночь обещает быть другой.
— Главное — не набухаться ещё до концерта, правда? Правда? — Шнайдер недвусмысленным кивком даёт понять, что слова его обращены к дремлющему на заднем сидении Рихарду.
— Да заткнись ты. Я вообще не понимаю, зачем мы здесь в такую рань — ещё бы спать да спать!
— Не спать, а репетировать. Народ начнут запускать в семь, а концерт намечен на десять. Я очень надеюсь, что твои пассионарии ничего здесь не разнесут, — Стас переживает за участь “Галактики”, как за свою собственную: в отличие от Дианы, он с самого начала проникся симпатией к затее с ночным клубом.
— А это уже не моя проблема. А вот этих вот ребят.
Выбравшись из автомобиля, путники понимают, о чём речь: несколько десятков крепких молодых людей в чёрной униформе с надписью “Охрана” на спинах бушлатов толпятся на пустой пока парковке, ожидая дальнейших указаний. Из здания выходит Флаке — в неожиданном плюшевом спортивном костюме нежно-розового цвета. И где, интересно, такие шьют, на его-то рост? Неужели он и есть тот самый Дядька Черномор для ста тридцати трёх чоповских богатырей? Опасения не оправдываются: Флаке представляет отряду сопровождающего его Володьку и оставляет того один на один с новобранцами. Судя по первым минутам последующего инструктажа, заключающегося в красноречивом и не очень литературном монологе Володьки, новоявленный начальник сразу же снискал почёт и уважение среди молодняка — те стоят по струнке и самозабвенно внемлют.
Пробравшись внутрь клуба, троица попадает в некий Вавилон: четырёхуровневое здание вздымается над ними полой башней, полной людей. Сотрудники снуют по этажам, расставляя таблички резерва на вип-столики, сверяя количество столиков с числом имён в гест-листе, передвигая их так, чтобы зазоры между ними были достаточной ширины, и люди за соседними столиками не мешали друг другу, а все вместе они не мешали работе официантов.
— Как копи Мории в свои лучшие дни, — присвистывает Стас, – до нашествия орков.
Группа в полном составе уже на сцене: перед тем, как перейти к итоговой репетиции, они обсуждают последние детали.
— Ландерс говорит, что заглавной песней должна быть Du Hast. Но я не согласен, — Флаке старательно натирает линзы очков краешком шерстяного свитера — редкий момент, когда его в принципе можно узреть без очков.
— Du Hast — потому что она примитивна и заводит толпу, — скучающим тоном отвечает Ландерс.
Будучи единственным в компании “человеком из шоу-бизнеса”, он находит замечания друзей нелепыми и натянутыми и продолжает терпеливо гнуть свою линию. Всё-таки, ему лучше знать.
— Ладно, тогда следом пусть идёт Bück Dich. Она тоже примитивная, ну а толпу мы заведём не глядя — у нас с Флаке номер отрепетированный есть. Флак, ты костюмчик приготовил? — обращается Тилль к хитро улыбающемуся очкарику.
— Какой ещё костюмчик? — воодушевлённо встревает Пауль.
— Лучше тебе не знать. Я вот, например, тоже не знаю, но судя по звукам, доносившимся прошлой ночью из Тиллевой комнаты, номер получился неформатный, — тяжело вздохнув, Рихард продолжает: — Никаких костюмчиков и бюк дихов, обойдёмся без провокаций. Мне в прокуратуре недвусмысленно намекнули...
— Тогда пусть второй идёт Mein Teil, тем более что номер у нас ещё со школьных времён заготовлен... — вносит предложение Олли.
— Не, Mein Teil будет последней, — раздаётся голос едва видимого за ударной установкой Шнайдера. Поймав непонимание в глазах товарищей, он поясняет: — Мне переодеваться туда-сюда не с руки — переоденусь перед финалом, да так и останусь.