— Логично. Тогда Küss Mich? — Тилль в сотый раз пробегает глазами по засаленной бумажке со списком отрепетированных песен, делая напротив каждой из них карандашную пометку с порядковым номером в концертном листе.
— А вот это дело — пускай публика попляшет, пока ещё будет в состоянии, — одобрительно кивает Ландерс.
— Я бы предложил свою песню, NYC — вы её знаете, я её ещё давно написал, когда первый раз побывал в Америке и находился под впечатлением. Но при существующих обстоятельствах она будет не актуальна, — со вздохом вставляет фразу Рихард.
— С каких это пор ты начал здраво мыслить? В последнее время не узнаю тебя — ты головой случайно не ушибался? — Шнайдер не упускает шанса вставить пять копеек, выглядывая из своего тёмного угла.
— New York City не прокатит, давайте Moskau, — вновь предлагает Оливер.
— И Moskau не прокатит — только благолепие и политкорректность, — отзывается Рихард, неожиданно для всех остальных оставивший подкол Шнайдера без ответа.
— Точно не узнаю! — но Шнайдера уже никто не слышит.
— Тогда и Gott Ist Ein Popstar не прокатит, — не унимается Рихард.
— Ещё бы, ведь это не наша песня! — заходится в припадочном хохоте Флаке.
— Да? Вот блин...
— Links — вот вам лепота и политкорректность! — кажется, Линдеманн уже устал от всей этой болтовни. — И давайте ещё по хронометражу решим: нужно уложиться в два часа, если начнём ровно в десять. Чтобы в полночь прикинуться наместниками кремлёвских курантов на этой земле и объявить начало дискотеки!
Диана ощущает некое подобие тревоги: конечно, это только волнение — до момента, когда заведение впервые откроет свои двери для гостей, остаётся чуть больше часа. Она думает о том, что оставила пса одного дома, что даже не успела заехать к родителям перед Новым Годом, что боится толпы... Она послушно сидит, не шевелясь, в одной из подсобок в скрытой от гостей части клуба, пока Машка тщательно, прядь за прядью, накручивает её волосы на плойку. У самой Машки кудри природные — крупные и чёрные — и она взялась помочь коллеге обрести самый что ни на есть новогодний облик. Обе девушки одеты в некое подобие снегурочек: на Маше красное платье, на Диане — голубое: целомудренные юбки, отороченные белым мехом, достают до колен, а узкие корсеты скромно прикрывают зону глубокого декольте.
— Готовы? — в комнату влетает Ольга, и на ней такое же платье, только тёмно-лилового цвета.
Решено, что Маша будет заведовать кухней, а Ольга и Диана выполнять обязанности хостесс в зале. Изначально планировалось привлечь к этому делу Фрау, тем более что у той, оказывается, уже заготовлено длинное красное платье с разрезом — специально для торжественных случаев. Но все справедливо рассудили, что и встречать гостей, и зажигать на сцене — непомерная ноша даже для такой супер-женщины, как она.
— Ну вот и всё, — распуская последнюю прядь, Машка откладывает плойку и щедро спрыскивает внушительных объёмов Дианину шевелюру закрепляющим лаком для волос. — С блёстками!
— Боже мой, как шалашовка из девяностых, только песни группы “Комбинация” для фона и не хватает, — Диана с недовольной физиономией оглядывает себя в ростовое зеркало.
— Ну-ну, не всё так страшно, — откликается Ольга и, проверив, надёжно ли заперта дверь, извлекает прямо из лифа своего маскарадного платья чекушку коньяка. — Махнём для храбрости?
— Я не пью! — истерично визжит Машка.
— Брось, здесь все свои, только стаканов не видать.
— Не надо нам стаканов, — Диана выхватывает бутылку из рук коллеги, в одно движение свинчивает крышку и присасывается к горлышку, как страждущий в пустыне к свежему роднику. Сделав не менее полудюжины крупных глотков, она наконец отрывается от бутыля, смахивает выступившие на кончиках густо накрашенных ресниц слёзы и довольно морщится.
— Ну раз так, — Ольга принимает эстафету, и многострадальная бутылка бродит по кругу, курсируя из рук в руки, пока не опустевает.
— Пора.
— Да, пора.
Дверь импровизированной девичьей гримёрки захлопывается за их спинами, когда девушки уже следуют по узкому коридору в сторону зала.
— В контакте пишут, что на центральной площади сейчас выступает какая-то певица Лобода, — Круспе не изменяет своим непосредственным обязанностям и продолжает отслеживать соцсети даже в преддверии назревающей мега-движухи. — И видео есть — вот, посмотри.
Он передаёт телефон Тиллю, с которым они вот уже полчаса коротают время у барной стойки, не выпивая, а походя наблюдая, как зал потихоньку наполняется гостями.
— Фу, — Тилль с недоумением пялится в смазанное любительское видео, — понятия не имею, кто это, но слава богу меня там нет!
У входа образуется небольшая толкучка: кажется, охрана не хочет кого-то пропускать, кого-то очень настырного, судя по словесной перепалке, смысл которой до мужчин у барной стойки не доходит из-за громкой музыки от приглашённого московского диджея.
— Надо было голландского звать, — равнодушно констатирует Круспе, забирая свой телефон.
— Этот тоже нормальный, голландского ему подавай. Может, ещё американского? Пойди лучше разберись, что за шумиха — нам скандалы не нужны.
Круспе послушно опускает телефон в карман брюк и направляется ко входу в клуб.
— Что там? — спрашивает он у одного из охранников.
— Какая-то дама, без приглашения, да и в списке гостей её нет. Ксивой трясёт...
— Ксивой?
Круспе протискивается к двери и на пороге видит ту самую даму, из-за которой весь сыр-бор. За её спиной беснуется толпа пассионариев, недовольных тем, что их так долго держат на морозе, но дама своих позиций не сдаёт. А Круспе не в силах сдержать улыбку.
— А говорила, что спишь по ночам. Ирочка.
Он галантно цепляет нежданную гостью под локоток и уводит вглубь помещения, походя кидая недоумённым охранникам: “Это со мной”.
— Могла бы просто позвонить, к чему вся эта показуха, праздник же!
Он плотоядно разглядывает немного смущённую прокуроршу. Синий мундир сменился маленьким чёрным платьем, а безликие офисные “лодочки” — блестящими туфлями на высоком каблуке.
— На машине добиралась? Надеюсь, не замёрзла?
Ирина понимает, что тыкать Круспе его вздёрнутым носом в его же “тыканье” сейчас было бы совсем неуместно — она не на службе, а он не подследственный. Её план скоротать очередную тоскливую новогоднюю ночь был прост — проникнуть в ставший уже знаменитым на весь регион клуб, используя служебное удостоверение, открывающее все двери, поглядеть, что да как, возможно, издалека понаблюдать за необычным знакомым, возможно — просто напиться в одиночку. А если что — всегда можно списать своё присутствие здесь на проведение служебной проверки и рабочую необходимость. Но что-то пошло не так, и вот уже Круспе подносит ей коктейль, удобно расположив гостью за одним из вип-столиков.
— А Вы почему не пьёте? — собравшись с духом, начинает она разговор, не изменяя своему официально-деловому тону.
— Мне пока рано — выступать ещё. Потом успею, ты главное дождись.
Он игриво подмигивает, а Ирина пытается понять — что изменилось в нём с момента их первой встречи? Теперь ясно — он просто сегодня без очков. Если смотреть в его глаза, то можно заметить, что один из них слегка косит, что ни чуточку не портит его чуть ребяческого, но по-зрелому благородного лица.
— Выступать?
— Ну да, ты же слышала про концерт.
— Конечно слышала, но причём здесь ты? — Она и сама не замечает, как переключается с официоза на панибратство. — В рекламах говорилось о какой-то заморской звезде, Пауль... как его...
— Ландерс — да, наше лицо. Лицо группы.
Круспе чувствует себя старшеклассником, щеголяющим перед одноклассницами бравадами в духе “А я на гитаре играть умею”, “И петь”, “И вообще у меня рок-группа”. Странное чувство, забытое, разъедающее сознание кислотной вспышкой ностальгии — он уже и забыл, что когда-то для того, чтобы подцепить девушку, ему надо было что-то из себя представлять. Уже очень давно никого вокруг не интересует, кто он и что он — девушкам достаточно смазливой мордашки, модных шмоток и толики банального флирта. На самом деле, так было всегда — дерзкому красавчику из привилегированной семьи никогда не надо было стараться, чтобы привлечь к себе внимание. Внимание окружающих всегда следовало впереди него, просто когда-то, очень давно, ещё в отрочестве, он об этом не знал, но потом узнал, принял и свыкся. А потом и вовсе забыл, что бывает по-другому. Очень странное, необычное, непривычное чувство: впервые в своей зрелой жизни он хочет, чтобы девушка напротив узнала в нём человека, а не мордашку. Живого, далеко не совершенного, в какой-то степени даже неприятного, но настоящего. А когда узнает — пусть сама решит, нужен он ей такой или нет. Лишь бы всё по-честному. Наверно, это старость — Круспе не хочет играть, он хочет быть честным. Он хочет найти себя, потерянного давным-давно, встретиться с собою, пусть даже для этого придётся воспользоваться помощью другого человека. Он теряется в неожиданных мыслях, повернувшись к собеседнице боком, задрав по привычке нос и устремив блуждающий взгляд под потолок, не замечая, как захмелевшая прокурорша уже непозволительно долго не отрывает глаз от его резкого, задумчивого профиля.