Тем временем, зал уже полон, бармены едва справляются с заказами, Машка с прытью электровеника курсирует между официантами в зале и кухней, а Ландерс и Флаке в последний раз проверяют подключение аппаратуры к сети на сцене.
— Ну всё, мне пора, — Шнайдер в кожаной безрукавке и шортах на подтяжках предпринимает последнюю попытку высвободиться из тесных Стасовых объятий.
Дверь “гримёрки”, спонтанно организованной в одной из тесных комнатушек в служебной части клуба, открыта настежь, народ снуёт туда-сюда по коридору, и на них, кажется, никто не обращает внимания.
— Ладно, ступай. А я в зал.
Они снова целуются и разбегаются в разные стороны. На часах без четверти десять. Добравшись до зарезервированного столика в самом центре вип-зоны, Стас занимает место между притомившимися Олей и Дианой.
— Сейчас принесут шампанское, я заказал.
Девушки воодушевлённо встрепенулись. Они здорово набегались, а покончив с размещением гостей, лишь наскоро перекусили на кухне, и наконец позволили себе расслабиться.
Не успели доставленное шампанское разлить по бокалам, как свет в клубе погас. Лишь на мгновение, чтобы вспыхнуть снова — вырвиглазная иллюминация на сцене приковывает взгляды публики. От любой пиротехники было решено отказаться, и её заменили на современное лазерное шоу, что ничуть не убавило зрелищности. Минуту зал пребывает в относительной тишине, нарушаемой лишь единичными возгласами из толпы, как вдруг всё пространство вокруг сотрясает звук. Нет, это не звук, это грохот. Диана даже подавилась своим шампанским — такого усиления никто не ожидал. На сцене становятся видны силуэты музыкантов, и пока обескураженная публика пытается лучше их разглядеть в мерцающем свете огней, на передний план выходит вокалист.
— Du, du hast, du hast mich…
Экран за спинами музыкантов загорается эмблемой группы — заключённой в стилизованный крест буквой R. Зал заходится в истерике. Назад пути нет.
...eins…
— Поверить не могу, что они такое написали ещё в школе! — Стас, пытаясь переорать звук со сцены и из зала, обращается к девушкам.
— А я поверить не могу, что они потом просто взяли и на всё это забили! — откликается полупьяная Ольга.
— А я поверить не могу, что сейчас они вдруг взяли и решили взяться за это снова, да ещё у нас во Мценске, — реагирует красная, как помидор, Диана.
...hier kommt die Sonne…
Ирина пытается вспомнить число опрокинутых за сегодня коктейлей, но быстро оставляет эту затею. Трезвость уже не вернёшь, и она позволяет себе расслабиться и насладиться моментом. Расслабиться? Вот чего она не вспомнит точно, так это когда данное слово последний раз бытовало в её лексиконе. Службу — к чёрту! Приоткрыв рот и задрав глаза, она взгляда не отводит от сцены, а точнее — от соло-гитариста. Остатки здравого смысла подсказывают, что пялиться так бесстыдно всё же не комильфо, но другие остатки здравого смысла отвечают первым, что как бы она ни пялилась — за стеной иллюминации, в толпе, во тьме зала он всё равно этого не заметит. Да он вообще её не разглядит! А значит — можно!
...zwei…
С началом представления еду перестают заказывать. Проконтролировав, чтобы лёгкие закуски и алкоголь были у барменов под рукой в необходимом количестве, Машка отпускает изнывающих от нетерпения поварят в зал, посмотреть концерт, и остаётся на кухне одна. Ещё раз оглядевшись по сторонам и убедившись, что её никто не видит, она, наконец, откладывает в сторону рацию и вытирает пот с лица подолом изрядно уже замызганного маскарадного платья. Вот тебе и мечта — кумир всей её жизни сейчас на сцене, а она — на своём рабочем посту. Кухарка. Почему-то сложившаяся ситуация её ни капли не волнует — ведь у неё ещё ни разу в жизни не было чувства, которое испытывает она сейчас. Чувства собственной нужности, значимости, даже необходимости, чувства причастности к чему-то большому, грандиозному и даже великому. Она переводит дыхание и кидает усталый взгляд на настенные часы — сорок минут до Нового Года. Некое сомнение не оставляет её, и она долго силится понять — что же всё-таки не так? Всё же круто, даже слишком. Вот именно, что слишком. Какие-то молодчики ещё совсем недавно поджидали её у колледжа, чтобы набить морду, а сегодня никто из них даже носу не показал на мероприятие. Никаких тебе пикетов возле клуба — хотя Флаке их и ожидал, никаких провокаторов в зале — да, Круспе провёл хорошую подготовительную работу по подбору гостей, никаких нападок со стороны властей — хотя они грозились ими даже в прессе. Вот это-то и странно. Будто бы затишье перед бурей, хотя слово “затишье” едва ли применимо к царящему в клубе кипешу. Отбросив странные мысли, она решает отправиться в зал и посмотреть на Пауля хотя бы последние полчаса его нахождения на сцене.
...hier kommt die Sonne…
Замыленные официанты снуют по этажам, многие из них уже отказались от подносов — носиться с ними по ступеням сквозь толпу просто физически невозможно, и они разносят бутылки прямо в руках, а желающих просто пропустить по стаканчику отправляют сразу к барной стойке. Не до этикетов.
Слаженные ряды охранников держат вахту, равномерно распределившись по внутреннему периметру помещения и мониторя обстановку во все глаза. Пока обошлось без эксцессов — все попытки некоторых наиболее резвых граждан развязать пьяные драки пресекались на корню, а с началом концерта и вовсе прекратились. Володька скромно устроился на стуле у входа и тоже мониторит. На сцену он не смотрит — кажется, представление его совсем не волнует. Он следит за своими бойцами, переговаривается по рации с оператором, отслеживающим показания с камер наблюдения, а также с охранниками, несущими службу на парковке. Всё чисто, всё спокойно. Володька устал и хочет бухать. И уже строит планы, как пропустит свой первый стакан в ту же минуту, когда клуб покинет последний посетитель. Праздники да хороводы — это для гражданских. А его ещё в Афгане научили, что когда у гражданских торжества — служивым не до отдыха.
До полуночи остаётся пять минут — Тилль допевает Mein Teil и жестом призывает публику к вниманию. Музыка, наконец утихает, и зал погружается в звенящую, оглушающую тишину.
— Спасибо, что пришли. С Новым Годом! — рычит он, запыхавшись, и принимает из рук дежурящего у сцены официанта бокал шампанского, а приглашённый диджей включает заранее приготовленную фонограмму боя курантов.
“Так себе спич”, — думается Стасу — он ожидал от босса большего красноречия. Но плевать ему на босса — он глаз оторвать не может от Шнайдера, который в амплуа Фрау умудрился залезть обратно за барабаны и сейчас сидит там, довольно улыбаясь ярко и неровно накрашенными губами.
Пока публика дружным хором осуществляет обратный отсчёт, экран за сценой вдруг озаряется картинкой: эмблема группы сменяется фирменной эмблемой ММК. “Что? У них есть лого? С каких пор?”, — недоумевают Ольга и Диана. Со вчерашнего дня, когда Шнайдер и Рихард за пятнадцать минут сварганили его в фотошопе, при этом знатно постебавшись над артистическими способностями друг друга.
— Три! Два! Один!
Полночь пробила, все беснуются, а диджей занимает место рулевого.
— А сейчас дискотека! — объявляет Тилль, и музыканты покидают сцену.
Клуб погружается в пьяный микс из электронной музыки, трущихся друг о друга разгорячённых тел и яркой иллюминации. Всё, как запланировано — молодёжь встречает новый год, молодёжь веселится. Гвоздь мероприятия — концерт — позади, а значит теперь уже всем можно немного расслабиться. Клубы дыма, едва заметные, выползают из-за сцены, потихоньку просачиваясь к вип-столикам и пробираясь всё ближе к танцполу. Первым неладное почуял, причём в буквальном смысле, Володька.