— Остынь, труженик тыла. Заказывай пиццу на всех.
Несмотря на расхожее мнение, доставка еды на дом первого января работает почти во всех общепитах — далеко не каждый отмечает праздник дома и имеет доступ к бездонному тазику со вчерашним оливье поутру, и общепитчики этим пользуются. Уже через полчаса Оливер заносит в дом целую стопку коробок с пиццами — он спускался к курьеру во двор. Палить примечательную квартиру перед чужаком всё же не осмелились.
Неприкаянные души в лицах Пауля, Оливера, Маши, Дианы и Ольги собрались вокруг низенького журнального столика, по-прежнему являвшегося центром всего в гостиной Тиллевой бабушки. Они едят молча, быстро, сосредоточенно. У каждого в голове куча мыслей, но никто не хочет говорить первым. Расправившись с четвёртым куском, Диана нащупывает в небрежно брошенной на пол сумочке почти уже пустую пачку сигарет, и удаляется на балкон. Оливер молча плетётся за ней.
— Всё в порядке? — вкрадчиво интересуется он, не глядя девушке в глаза.
— Тимошку отвезла к родителям — ох и орали же они! Не хотели меня из своей квартиры отпускать, умоляли уволиться. Они уверены, что во всём виновато начальство ММК, и я боюсь, так думает большинство... Даже по телевизору... То же самое.
Оливер хотел было пояснить, что он вовсе не это имел ввиду, что не о том он спрашивал, что его беспокоит её собственное самочувствие, её мысли, то, как изменилось её отношение к нему после прошедшей ночи. Вместо дальнейших расспросов, он лишь мнётся, пока, наконец, не решается спросить:
— Можно... я тебя обниму?
— Конечно. Зачем спрашиваешь?
Сил на споры нет — он всегда будет спрашивать, а как по-другому? Возможно, когда-нибудь он научится делать это про себя, спрашивать беззвучно. Он молча обнимает её за плечи, и две пары глаз наблюдают, как облачко сигаретного дыма растворяется в сырой морозной серости.
— Ты мерзок, как лось в период линьки, — убедившись, что к ним в комнату, ту самую, с люками и лестницей, никто не зайдёт, Флаке с притворным отвращением стягивает с Тилля свитер.
— Можно подумать, ты лучше. Вонючка, — откликается тот.
— Конечно не лучше. Иначе хрен бы я до тебя дотронулся!
Скинув грязнющие шмотки, оба устраиваются на полу — осквернять пропахшими прошлогодним потом телесами чистенькое постельное бельё никто из них не решился. “Что делать будем?”, — спрашивает Тилль. “Не знаю. Кажется, мы в ловушке. В тупике”, — отвечает Флаке, снимая очки и отбрасывая их на кровать. Монолог этот молчалив — они уже давно научились общаться взглядами; для того, чтобы понимать друг друга, слова им не нужны. “Мы прорвёмся, Тилльхен, я не позволю твоему начинанию загнуться”. Да, идея с комбинатом принадлежала Тиллю, хотя основной план по воплощению сумасшедшей затеи в реальность разрабатывал Флаке. Получается, он подвёл своего любимого друга. А Флаке не привык подводить людей. Ни Тилля, ни остальных — тех, что рассредоточились сейчас по квартире и ждут ответов. Ни тех нескольких сотен, что зависят от него своими зарплатами. Не привык он подводить и себя — у него на этой земле вполне конкретная цель. Прошлой ночью он чуть было не проиграл всё, а сейчас он в одном шаге от того, чтобы всё проиграть. “Думай, Флаке, ради своих покойных родителей, думай”. Полуслепой доходяга утыкается носом в крепкое плечо бывшего пловца. Нужна отправная точка. С чего начать? Где-то же должна быть зацепка? Господи, пускай сейчас случится чудо, и эта самая искомая зацепка свалится на его несвежую голову, как яблоко на Ньютона.
Звонок мобильника. Распознав звук своего рингтона, Флаке наощупь, по-щенячьи ползёт по полу к груде наваленных концертных вещей и перерывает их, пока, наконец, не извлекает из кучи искомую трубку. В отличие от всех остальных, он не расстаётся со своим аппаратом никогда — тот был при нём даже на сцене, и даже в КПЗ. Пара обрывочных фраз, и разговор окончен. Флаке с немыслимой резвостью вскакивает на ноги, нащупывает брошенные очки и, словно спохватившись, объясняет ошарашенному Тиллю:
— Я в душ, потом к Володьке. У него идея. Возможно, это зацепка.
— Я с тобой! Я тебя одного не отпущу! — вскакивает Тилль следом.
— Ты — спать. Я буду не один, ни о чём не беспокойся. Поспи, для меня это сейчас важнее. — Флаке отыскивает в шкафу свежее полотенце, оборачивается им и спешит в душевую, от души надеясь ни с кем из многочисленных соседей и гостей квартиры по пути не столкнуться.
Оставшись один, Тилль вновь опускается на пол. Он дождётся Флаке из душевой, сам вымоется следом и ляжет спать. Если Кристиан сказал, что так будет лучше — кто он такой, чтобы спорить?
Стас встречает Шнайдера на выходе из душа — тот, как и в первую их встречу, закутан в халат, прежние тапочки на прежнем месте, а капли с влажных волос стекают на махровый воротник. Лицо его печально и задумчиво, и не совсем чисто — видимо, пенки для умывания не хватило, чтобы полностью удалить остатки грима с сухой обветренной кожи, на подбородке и щеках уже чуть тронутой тёмной щетиной. Шнайдер отправляется на кухню и усаживается на угловой диванчик. Из кармана халата он извлекает тоник и ватные диски: прихватил их из своей обители на первом этаже, прежде чем отправиться в душ — душевые оборудованы пока только наверху. Он открывает флакон и силится смочить двухфазной жидкостью округлый кусочек хлопка, однако руки его не слушаются, и несколько голубых капель проливаются на халат.
— Дай, помогу, — Стас выхватывает флакон и диски из рук любовника и принимается тщательно, аккуратно нажимая, вытирать его лицо.
Один за другим грязные диски с остатками косметики отправляются мусорное ведро, и очень скоро лицо Шнайдера становится белым, как полотно.
— Где вся твоя кровь? — с улыбкой спрашивает Стас.
— Всю выпили, — отвечает Шнай без тени улыбки, — как я устал!
Стас заваливается на диванчик, едва ли способный с комфортом вместить его туловище во всю длину. Он кладёт голову на колени любовника, а сам лениво закуривает. Шнайдер смотрит прямо перед собой, то есть в пустую кафельную стену над кухонной мойкой, машинально перебирая пальцами волосы парня. Они даже не разговаривают — усталость переполняет обоих. Сейчас бы завалиться в уютную постель под пуховое одеяло, да продрыхнуть часов десять, но оба понимают, что как бы ни протестовали их тела, вот уже более суток не знавшие отдыха, воспалённые событиями минувшей ночи головы уснуть им не дадут.
Из мутной полудрёмы обоих выдёргивает дребезжание мобильника в кармане Стасовых штанов.
— Да, Серёг, с наступившим, куда ж без этого. Понял! Дежуришь? Скоро буду!
Улучив момент, пока рядом никого нет, Рихард берёт из холодильника в коридоре по пути из прихожей в гостиную пару бутылок пива. Подумав секунду, он забирает всё пиво из холодильника — влажные от конденсата бутылки едва умещаются в охапку, норовя выскользнуть по пути в комнату. Ногой захлопнув за собой дверь, он с облегчением сбрасывает охапку на покрывало — за несколько десятков шагов ноша успела порядком отморозить и без того холодную кожу на руках. Выудив из кучи одну, которая, по мнению Круспе, менее всего поддалась расстряхиванию, он заваливается на кровать, стараясь не касаться груды непочатых склизких бутылок, открывает ту, что у него в руках, и делает несколько крупных глотков. Вкуса не чувствуется — то ли это Круспе томим жаждой так сильно, что пропускает солодовую жижу напрямую в пищевод, не позволяя той коснуться вкусовых рецепторов, то ли кто-то напортачил с настройками рефрижиратора, и пиво банально переохладилось до состояния безвкусной газированной жидкости.
Переведя дыхание, он нехотя притягивает к себе ноутбук с прикроватной тумбочи. Чёрт, как же это непросто — взять и открыть соцсети, все группы, над которыми корпел месяцами, и всё для того, чтобы узреть собственный провал. Круспе даже жмурится в момент, когда окошко браузера загружает его админскую страничку. Так и есть: все стены всех сообществ заспамлены фото и видео из “Галактики”, причём как с концерта, так и с пожара. Это же сколько времени надо убить, чтобы подчистить здесь всё? Волевым решением Круспе решает снести все свои паблики, но рука не поднимается. Рука сейчас более верна своему хозяину, чем его воля. В итоге он просто делает статус сообществ закрытым, блокирует возможность пользователям оставлять записи на стене и принимается машинально, стараясь не вникать ни в суть видео, ни в суть комментариев под ними, подчищать всё это безобразие вручную.