— Да, ты правильно всё поняла. Мы решили, что ей следует пока затаиться. Пока основная шумиха не спадёт. Сейчас наш адвокат готовит жалобу в конституционный суд по поводу неправомерных действий со стороны ФСБ.
Ирина задумывается: скорее всего, сперва жалобу направят всё же в УСБ, а потом уже ходатайство отправится в суд, но откуда Рихарду знать такие тонкости? Она приземляется на небольшую табуретку у окна. Уютно здесь — вид на улицу, тепло, светло, пахнет приятно. Совсем не похоже на мужскую берлогу.
— Рихард, я хочу вам помочь, но не знаю как. Я даже не знаю, что именно происходит! Скажи, есть ли что-то... — Она встаёт и подходит ближе к всё ещё мнущемуся возле двери Круспе.
— Э, нет, ты должна была уже давно понять, что ничего, кроме неприятностей, знакомство со мной тебе не сулит. Мы помощи не ищем.
— А чего же ты ищешь? Ты. Лично ты?
— Я? — Круспе вдруг насупился, сдвинув брови на переносице, кажется, он действительно задумался над ответом. — Я? Помощи...
В следующую секунду он чувствует, как гибкие тонкие руки обвивают его плечи. “Блин, она рискует”, — отчего-то думается ему. Ещё мгновение — и влажное пятно поверхностного поцелуя расцветает на бледной колючей коже его крепкой шеи. “Зачем?”, — очередная предательская мысль. Он опускает взгляд ниже: даже без очков сфокусироваться на тёмной макушке несложно. На каблуках Ирина достаёт ему до подбородка. Её волосы чуть влажные от растаявших снежинок, от них пахнет апельсинами. Он чуть склоняется и жмётся к ним губами. Это и не поцелуй вовсе — так, беззвучное прикосновение. “Зачем?”. Пока он ищет ответ, гибкие холодные руки спускаются ниже по его спине, ощупывая на своём пути каждый миллиметр его кожи сквозь тонкое хлопчатое полотно домашней майки. Он вдруг вспоминает, что на нём сейчас ни капли парфюма. Зубы почистил да и умылся впопыхах — вот и всё, что он успел сделать, пока недовольный появлением на пороге незнакомки Флаке тянул время, многозначительно помалкивая в трубку домофона. Ни капли парфюма. А от неё чем-то цитрусовым разит так, что им на двоих с лихвой аромату хватит. Тонкие руки останавливаются на уровне талии и сцепляются в замок. “Блин, пиздец, зачем она так рискует?”. Будто прочитав его мысли, Ирина внезапно ослабляет хватку, делает шаг назад, и, настойчиво и ровно глядя в его глаза, проговаривает:
— Что, я совсем не в тему, да?
— Совсем. Да. — Отвечает он, не задумываясь. Что на уме, то и на языке — для этого, оказывается, даже пить необязательно.
— Ну тогда... Я пошла. Да?
— Нет.
Он делает шаг навстречу, его шаг крупнее, и он едва не наступает на носок её высокого кожаного сапога. Вздох — его руки безапелляционно заключают её худенькое тело в объятия: правая обвивает талию, левая — поддерживает под попу. Выдох — и худенькое тело воспаряет над паркетом. Невысоко — ровно настолько, чтобы их лица оказались на одном уровне. Он не целует её — он утыкается носом в средоточие апельсинового флюида. Куда-то за ухо, в шею, прямо сквозь волосы. Ещё несколько вздохов — и надёжные каблуки снова касаются паркета.
— Вот теперь иди. — Снова вздох, нервный и рваный.
Дождавшись, когда стук каблуков отзвучит по ступеням, и дверь подъезда с грохотом закроется за внезапной гостьей, Круспе, наконец, выдыхает. Он напишет ей смс или сообщение в контакте. Только сначала решит, что написать, а потом обязательно напишет. Она же не думает, что он идиот? Она же не шпионить за ним сюда пришла? Она просто рисковая, просто ей нравится он. Но она его не знает. Да и не надо ей, не те времена, не та обстановка сейчас. Припёрлась сюда, с утра да в метель. Апельсинами пахнет. Зачем это всё? Круспе ещё долго предавался бы произвольному полёту мысли, если бы не притворное хихиканье со стороны незапертой двери.
— Что, всё уже? Ну ты и скорострел, прям как школьник, — возникшая на пороге Фрау Шнайдер вовсю изображает ликование. — Я видел в окно, как она убегала — значит, все эти рассказы о Ричи-суперловере не более чем самопиар? Так и знал!
В иной раз Рихард не остался бы в долгу и парировал бы в лучших традициях. Но не сейчас. Он просто молча протягивает Шнаю не пригодившиеся ключи и почти уже покидает помещение. Идти в свою комнату совсем не хочется, объяснять остальным, что это за баба и зачем она приходила — тоже, а вот курить хочется очень.
— Шнай, — полуоборачивается он, стоя на пороге, — у тебя сигарет нет? Я знаю, ты не куришь...
— Стас свои забывал, да не раз, — в момент посерьёзневшая Фрау нащупывает в тумбочке кухонного стола одну из оставленных любовником полупустых пачек и зажигалку. — Пойдём, только вот, накинь.
В сторону Круспе летит спортивная шнайдеровская аляска, которую тот редко сам надевает.
Спустившись во двор, оба молчат. Круспе курит, а дрожащая на морозе Фрау не сводит глаз с его лица. Что-то не так с этом лицом. Будто бы Круспе забыл сделать традиционную инъекцию пафоса. Хмурая морда, помятая. Непривычно.
— А знаешь, дива, я тебе завидую, — затаптывая в снег второй окурок, Круспе отдаёт аляску владельцу и почти бегом спешит обратно к подъезду.
Даже так? Значит, плохо дело. Шнайдер остаётся в одиночестве и абсолютном недоумении.
Вернувшись домой после непродолжительного отдыха за городом, Диана была настроена решительно. Она собиралась последовать совету Флаке и вести себя с Оливером как ни в чём не бывало. Её решимости хватило ровно до того момента, пока Оливер не появился на пороге, впервые со времени их последней встречи на парковке у здания ФСБ, и не попытался её обнять. Действуя бессознательно, инстинктивно, она увернулась от его объятий и скрылась в комнате.
— Мой руки и проходи, — крикнула она, забравшись с ногами на кресло и обхватив руками колени.
И, пока он мыл руки и проходил, озноб в её теле становился всё сильнее, ровно как и нежелание близкого общения.
— Ну что, всё ещё дуешься, — говорит он, снабдив фразу снисходительной улыбкой и, по своему обыкновению, тут же плюхнувшись на пол возле кресла. — Флаке же тебе, наверное, всё объяснил. Вышло недоразумение.
Отличная идея — стоит продолжать разыгрывать роль обиженной глупышки, лишь бы никак не выдать то, что на самом деле творится у неё на душе.
— Просто мне нужно время, чтобы прийти в себя. Мне нужно побыть одной...
— Понимаю, — отвечает Олли и снова тянет к ней свои длиннющие руки.
Отступать некуда — вжавшись в спинку кресла, она сама загнала себя в угол. Вот его руки скользят по её голым коленям, выглядывающим из-под короткого домашнего халатика. В квартире жарко, центральное отопление шурует на полную, а то бы она с радостью запихнула себя в скафандр. От колен узкие и такие обходительные риделевские ладони скользят выше, походя задирая подол халата. Едва его пальцы касаются её плотных хлопковых трусов, она вскакивает, как ошпаренная, на ноги, с трудом удержав равновесие на мягкой поверхности кресла, неуклюже спрыгивает на пол, чуть не задев при этом Оливера, и несётся к балкону. Наплевать на оставленные возле кресла тапки, на мороз за окном тоже наплевать.
— Курить хочу, — невпопад комментирует свои действия девушка и, оставив дверь балкона распахнутой настежь, тянется за сигаретами.
Она не видит Оливера — она смотрит сквозь стёкла лоджии на занесённый снегом двор, на тот самый палисадник, где они не так давно подобрали собаку. Собака, будто уловив смятение хозяйки, нервно носится по комнате, челноча между двумя непонятными людьми, расстояние между которыми неминуемо сокращается. Диана, с шумом выдыхая дым, Оливера не видит, но чувствует — он уже близко. Куда бежать дальше? В окно прыгать?
— Послушай, — его голос звучит почти у её уха, кажется, он даже наклонился. — Ты уверена, что с тобой всё в порядке? Ты какая-то странная... Тебя точно там не били? Хотя, Флаке бы мне сказал. Если только ты сама об этом не умолчала. Мне нужно знать.
О нет, Олли, тебе не нужно знать.
— Пожалуйста, оставь меня, я просто очень устала, — затушив сигарету, она резко разворачивается и выдаёт эту фразу волной никотинового дыхания прямо ему в лицо.
Олли не отвечает. Он смотрит на неё, больше не пытаясь дотронуться. Долго смотрит, потом молча разворачивается и исчезает в прихожей.
— Застудишься, иди в комнату, согрейся, — раздаются из коридора его слова, а вслед за ними в квартире раздаётся звук хлопнувшей входной двери.