— Знаешь, как понять, что данный мужчина — это именно тот, кто тебе нужен? Просто с тем, кто нужен, всегда хотя бы немного лучше, чем без него.
Диана задумалась. После смерти мужа одиночество убивало её, позже она приняла одиночество как данность. Ещё не добившись Оливера, но уже запав на него, она начала тяготиться своим одиночеством. А вот сейчас... Что сейчас? Она готова себе признаться, что когда он рядом, она всё время на иголках. Нервничает, раздражается, иногда даже боится. Но когда его нет — она думает о нём. Когда его нет, она спокойна и расслабленна, и ей так хочется нервничать, раздражаться... Но только не бояться. Вот оно.
— Флаке, — она произносит имя босса с такой интонацией, будто имя его — Эврика. — Флаке, я хочу быть с ним, но боюсь.
Лоренц не стал уточнять — несмотря на двоякое построение фразы, он понял, что боится она не быть с ним, а его самого. Понял он, и что именно она имеет в виду — зная Риделя вот уж скоро тридцать лет как, он ещё не встречал человека, который бы его в той или иной мере не боялся. Ридель не злой, он просто... такой, какой есть. И девчёнка это понимает. Теперь дело за малым — нужно, чтобы это понял и сам Ридель.
— Ступай, — он мягко, по-отечески, приобнимaет подопечную, — и будь здесь снова ровно в четыре. Устрою вам очную ставку.
На встречу Оливер пришёл не один. Он пришёл с псом. Если бы у него были малые дети и бабуля в инвалидном кресле — он пришёл бы и с ними. Умеет разжалобить, мошенник. Зайдя в кабинет, Диана, не роняя и слова, занимает место напротив него. Пёс рвётся к хозяйке, и сердце у неё щемит — если вот то, что будет сейчас — это всё, то как им делить собаку?
— Дамы и господа, заседание прошу считать открытым, — торжественным тоном вещает Флаке, взявший на себя роль арбитра. Казалось бы, самое время настроиться на длинную скучную речь, но Лоренц не таков. — Итак, что мы имеем. Олли, дело в том, что эта девушка, которой ты так опрометчиво успел сделать предложение через смс, опасается твоего нрава, её не устраивает твоя инертность, и ещё недавно она подверглась, как бы это сказать, насилию. Да, кстати, кажется она тебя любит, но с оговорками. Диана...
Никакой паузы. Ошарашенный Ридель смотрит сначала на Флаке, потом на девушку напротив, его бледные впалые щёки наливаются гневным румянцем, а зрачки расширяются, как это бывает с ним всегда, когда он в ярости. То есть, с завидной периодичностью. Диана оседает под этим взглядом, она готова сползти по стулу на пол и испариться. Но Лоренц будто бы всех этих переглядок и не замечает. Без малейшей паузы, кажется, даже дыхание не переведя, он продолжает:
— ... Диана, дело в том, что этот лысый чувак не обладает тонкой душевной организацией, да и не интеллектуал он вовсе. Просто иногда он не контролирует свои эмоции. В защиту его могу лишь сказать, что эмоций у него не так много. Но когда они есть, он либо выбивает кому-то зубы, либо строит из себя раболепного верноподданного. Это факт и это не лечится. Да, и ещё он любит тебя, это точно. Решайте, дети мои. Ваш выбор.
Неловкая тишина воцаряется в кабинете. Оба бросаются суетливыми взглядами: то на Флаке, то в пол, то в потолок, то друг на друга.
— Ну? И? — Флаке обращается к Оливеру, видимо, решив именно ему предоставить право первого слова, за что Диана испытывает к боссу неимоверную благодарность.
— Ну... Я всё понял. Хотя, может и не всё... Но... — он вдруг расторопно принялся шарить по карманам. — Вот, — на стол между ними ложится шкатулка.
Диана не торопится её брать — она знает, что там.
— Ну? — теперь Флаке обращается уже к ней.
Ей вдруг хочется встать и убежать, забыть весь этот кошмар, оставить всю эту нелепую ерунду позади. Она переводит взгляд со шкатулки на Тима, будто ища поддержки у собаки. Пёс же, слово проникнувшись динамикой происходящего, сидит смирно и, не отрываясь, смотрит на шкатулку. Круг замыкается.
— Чёрт с ним, это знак! — не веря, что произнесла это вслух, девушка протягивает руку, и вот уже маленькая чёрная бархатистая коробочка оказывается в её ладони.
Она спешно открывает её — кольцо, как ни странно, приходится ей по вкусу. Золотое, скромное, без камней, но с изящной гравировкой в виде тонкого геометрического орнамента, и, что самое главное — оно в пору. Угадал с размером — вот это неожиданность! Любуясь обновкой на безымянном пальце правой руки, она не сразу замечает, что человек напротив улыбается. От гневного румянца не осталось и следа. Не желая оставаться в долгу, она лезет в сумочку, извлекая из неё небольшой свёрток блестящей обёрточной бумаги, в очертаниях которого угадывается книга. Она протягивает подарок Оливеру, тот принимает его и откладывает в сторону, даже не развернув. Что ж, пора привыкнуть. Как сказал Флаке — это не лечится.
— Только, — произносит она подхриповатым, взволнованным голосом, — только после того, как всё это закончится. Выборы, полный старт производства — всё это.
Она хотела бы добавить в список требований пункт под названием “месть”, но поняла, что он уже подразумевается всеми присутствующими по умолчанию.
Домой они ехали на её машине, молча, задумчиво — лишь Тимошка время от времени радостно потявкивал с заднего сидения. По ступеням подъезда поднимались тоже молча. Стоя на пороге съёмной однушки, ставшей уже практически родной им обоим, Диана решается нарушить молчание:
— Что, так и будем...
— Нет, не так, — перебивает её Олли и подхватывает на руки.
Затащив девушку в квартиру, он бросает её на кровать, запирает пса на кухне, а сам остаётся недвижим, возвышаясь над постелью.
— Ты идиот, Ридель, — Диана не на шутку рассержена — она не выносит, когда кто-то садится на её кровать в уличной одежде. Это просто сводит её с ума. С трудом поднявшись, она раздевается, разувается, с недовольством оглядывает мятое покрывало — теперь стирать всё, вообще всё! — Ридель, ты идиот! Так бы и врезала!
Ридель ликует — кажется он добился желаемого. Глядя на его довольную мордаху, девушка всё понимает. Происходящее приходится по душе им обоим.
— Ты чего-то рано сегодня уходишь! Что-то срочное в колледже? — Ландерс с удивлением ловит Машку на выходе с ММК. Обычно она работает по полдня, чередуя смены, подстраивая их под расписание своих занятий. Но сейчас только одиннадцать, а она уже убегает.
— Простите, я спешу, — на её округлой смуглой физиономии читается волнение.
Ландерс читает это выражение по-своему: так, в его понимании, выглядят девочки, у которых проблемы.
— Маша, и куда же ты? Что-то случилось? — он не отпускает её, непременно желая выяснить, в чём же дело. Если опять какие-то разборки и мордобития...
— Ничего особенного, просто на суд спешу. Сегодня последнее заседание, всё решится, — она неловко поглядывает на часы на своём мобильном.
Ладнерс наслышан о её нелёгкой сиротской судьбинушке, также он в курсе разбирательств по поводу незаконно отнятой у неё жилплощади.
— И кто будет там, на суде? С кем идёшь?
— Никто... Ну, адвокат будет. А кто ещё нужен? — она правда не понимает, кто же ещё нужен, но при этом чувство беспомощности не покидает её. Она чувствует себя котёнком, которому объяснили, как охотиться, и бросили на волю, не дождавшись, пока у него вырастут когти и зубы.
— Пойдём, — не слушая возражений, Ландерс хватает её под руку и тащит за собой.
Он знает, где суд: в таком маленьком городе все основные муниципальные учреждения располагаются в центре, и до здания городского суда от ММК всего пятнадцать минут пешком. Мягкий снег валит на них крупными хлопьями, небо необычайно серо сегодня — признак приближающейся весны. Чем тяжелее облака, тем ближе время, когда они начнут рождать не хлопья, но капли. Ещё месяца полтора, может быть и меньше. А пока — в городе белым бело, а у здания суда почти никого. Отметившись на пропускном пункте и пройдя внутрь, они занимают места для ожидающих в коридоре. Заседание начинается ровно в срок — в одиннадцать сорок. Сперва вызывают адвокатов и прокурорa. Машка остаётся сидеть в коридоре. Она невозмутима, разве что грустна немного, молчит, на Ландерса не смотрит. Вдруг она лезет в карман своей куртки, извлекает огромный розовый бумажник — довольно нелепый аксессуар для девушки, у которой нет ни одной кредитки, да и с наличностью тоже негусто. Из внутреннего отдела бумажника она достаёт старую цветную фотографию. Фото изрядно потрёпано и даже чем-то заляпано. Она проводит по нему ладонью несколько раз, и вдруг передаёт Паулю.