Все последующие стычки проходили менее стремительно и с переменным успехом. Но капитан двух товарищей приметил и больше не придирался.
— Послушай, ты долго будешь сходить с ума с этим лафетом?
— Господин ефрейтор, поскольку мне больше нечем заняться, я занимаюсь чисткой орудия. Не надо?
— Надо. Продолжайте, Антонеску.
«Бесполезно, — вздохнул Ральф. — Пусть лучше этот кретин чистит лафет, чем лезет к мирным жителям и стреляет по пустым банкам на заборах».
В девять вечера произошла смена караула. Ральф отправился «домой». У расположенной на краю деревни хаты курил самокрутку местный паренек лет двенадцати, не старше. На Ральфа глянул мельком, опустил глаза.
«Знает, что скоро уходим», — подумал Ральф и ускорил шаг.
Антонеску, вышагивающий рядом, направил на паренька винтовку: «Пух-пух» — и засмеялся. Весело.
— Ванька, давай домой быстро, куришь опять, охломон? Так бы убила, черта!..
Паренек бросил самокрутку под ноги и заспешил в хату, повинуясь приказу матери…
Где-то, километрах в двадцати, грохотала артиллерия — линия фронта перемещалась все дальше от Москвы и ближе к Хизне.
Зигфрид был в доме. Пил чай и курил сигарету. В углу, под образами, валялся китель, сапоги и толстые шерстяные носки. Сверху был аккуратно положен автомат.
Входя в хату, Ральф сильно ударился лбом о притолоку. Это происходило через раз, и лоб Ральфа уже привык к подобным неожиданностям. Ефрейтор даже не поморщился.
Не глядя на Мюллера, Зигфрид проговорил:
— Меня этот дверной проем уже давно выводит из себя. Наверное, моя голова стала в два раза больше с тех пор, как мы сюда притащились…
— Я не понимаю, почему нельзя было сразу сделать дверной проем повыше и пошире?
— Да это дом просто осел… Слышал сегодня, что в соседней деревне айнзацкоманда многих жителей в колодец покидала и гранатами забросала колодец… Говорят, что так было.
— Как это возможно? Всех жителей… — Ральф опешил. — Они все были партизанами?
— Ну, Ральф, это же СС. А эти стреляют потом в нас в огородах. Ничего удивительного.
— Скорее бы все кончилось. Скорее бы… Домой хочу, отсюда из этой страны. Да… Не знаю, какими мы будем дома… А как ты думаешь? Все будет, как прежде, Зигфрид?
Зигфрид отхлебнул чай, сморщился:
— Горячий… И невкусный. Да, Ральф, все будет, как прежде. Но мне кажется, домой мы с тобой вернемся нескоро или не вернемся вообще. Пора к этому привыкнуть.
— Прекрати, Зигфрид. Ничего нельзя спросить, — Ральф даже слегка обиделся и, усевшись на «любимую» перину у печи, уставился в стену.
— Мюллер, ну чего ты дуешься? Вот послушай: мне возвращаться некуда. Я только в Лигурии себя человеком почувствовал, впервые в жизни, тебе это понятно?! Нет, я не завидую твоей благополучной семье… Но у меня до Италии была не жизнь, а… собачья жизнь у меня была. Почти как сейчас. Только водки было меньше и стрелять не из чего, когда припрет. Тебе есть к чему стремиться, есть что помнить… А я просто буду плыть по течению, и будь что будет.
— Что будет сегодня в одиннадцать, у капитана?
— Вылазка, разведка — не знаю. А по мне так все одно лучше идти, чем ждать, пока партизан через трубу гранату швырнет тебе в койку. Хоть с этим ты согласен?
— С этим я согласен. Вчера обстреляли караул из леса. По-моему, кто-то из деревни снабжает партизан едой. Раньше такого не было. Чувствуют, что нам скоро уходить.
— Наверняка. Раньше-то, помнишь, староста приводил к гауптману женщин, которые просили охраны от партизан ночью. Жаловались, что те приходят и все забирают без спросу.
— Мы тоже не спрашиваем.
— Сравнил! Мы ведь оккупационная часть. Имеем право. А те, лесные тролли, свои все-таки, — Зигфрид замолчал, но через минуту оживился: — Ты не читал газету сегодня? Привезли почти свежую «Франкфуртер цайтунг». Смотри, что пишут… Так… тут про то, что противник двинул против наших тяжелые танки Т-28… А, вот! Слушай: «Подтянутые для борьбы с танками 50-миллиметровые орудия не причиняли “краснозвездным черепахам” никакого вреда». Ты слышишь, «краснозвездным черепахам»! Я бы так никогда не написал. Ладно, дальше: «Тогда к танкам сзади подбегали отчаянные парни с бутылками, обливали их бензином и поджигали выстрелом из ракетницы». И вот еще, мое любимое место: «Один из командиров забрался на танк, разбил топором пулемет, так, что тот не смог больше стрелять, выстрелил из пистолета в смотровую щель, а потом поджег танк». Вот это жизнь, Ральф, не то что здесь в деревне! Какое-то сплошное геройство… Интересно, этим историям верит хоть кто-нибудь?