Мужчина бросает немного засохших веток в костер, и, кажется, приходит в восторг, словно ребёнок, когда они начинают шипеть. Дым от горящей листвы жалит нос, и это напоминает мне, что я не знаю почти никаких растений в Теории. Что мне ничто здесь незнакомо, кроме того, что я выучила из обычных свитков по истории.
— Базар? — спрашиваю я.
У нас в Серубеле есть площадь. Там происходит вся торговля. Выстроенные ряд за рядом будки с товарами на обмен. Но я никогда не слышала, чтобы это называли базаром. Внутри меня зарождается надежда. Я могу быть ближе к Аньяру, чем думала. Конечно же, в столице Теории есть площадь, как и в Серубели. Должно быть это и есть тот базар.
— Базар в Теории? Он в Аньяре?
— Конечно, да. Какой глупый вопрос.
Я стараюсь не возражать. Отец всегда говорил, что только глупец спорит с глупцом. Я чувствую определенное облегчение от того, что эта парочка бандитов явно не знает, кто я такая. И, похоже, они путешествуют в том же направлении, что и я. Это может оказаться и катастрофой, и преимуществом. Только время покажет, чем именно.
— Кому вы хотите меня продать?
Он пожимает плечами.
— Ролан говорит, что с твоей красотой и такими необычными глазами ты, скорее всего, отправишься к богатому торговцу, которому нужен кто-то, чтобы согревать постель. Жизнь любовницы — не так уж и плохо.
Но он больше не может посмотреть мне в глаза.
Я не уверена, что бесит меня больше: мысль о том, что меня продадут как козу или овцу, или о том, что я буду согревать постель совершенно незнакомому человеку, который не является моим мужем и, скорее всего, никогда им не станет. В Серубели такое просто не принято. И я не позволю случиться этому со мной. Но мне нужно его разговорить.
— А ты когда-нибудь был любовницей? — чуть ли не выплевываю я.
Он хмурится. Если бы я не была связана и в его власти и власти этого бродяги Ролана, я бы рассмеялась от его плачевной тупости.
— Конечно, я не был любовницей. Ты можешь задавать только глупые вопросы? — он качает головой. — Красивая женщина, но совсем бестолковая.
— Ну, тогда ты не говорил бы о том, как хорошо быть любовницей, если бы не был ею сам.
Или козой. Или овцой. Почему в этой Теории так низко ценят женщин?
Судя по его гримасе, мои рассуждения ему не по нраву.
— Я об этом не подумал.
Нужно продолжать говорить с ним. Я бы с лёгкостью могла создать маленькое лезвие из спектория, разрезать верёвки и убежать. При всей своей силе и размерах, парень слишком огромен, и недостаточно поворотлив. Если я сбегу до того, как вернётся этот Ролан, у меня появился хороший шанс ускользнуть.
Но создавать спекторий в присутствии людей слишком рискованно. Если они заметят, если узнают о моих способностях, они будут искать меня до самого конца. Разойдутся слухи о моём существовании, о девушке с серебристыми глазами. Я не смогу укрыться ни в каком королевстве, даже в кварталах низших в Теории.
И, стыдно признаться, но я ни с кем не говорила несколько дней и уже чувствую себя одинокой. И раз этот мужчина, судя по всему, не хочет мне навредить, — по крайней мере, не больше, чем уже навредил — думаю, можно какое-то время подождать, пока не подвернётся лучшая возможность для побега. Мои ботинки и сумка лежат неподалёку, в песке, всего в паре метров от меня, но, возможно, всё-таки слишком далеко, чтобы я могла схватить их, прежде чем убежать. Хотя сумка и пуста, но мне нужен лежащий в ней кувшин, чтобы набрать воды. Сбежав без воды, я попросту обреку себя на смерть. А ботинки хотя и слишком маленького размера, но они спасут мои ноги от горячего песка.
Кроме того, я не знаю, где сейчас находится этот Ролан, и сможет ли он догнать меня пешком? Нет, бежать нельзя. Не сейчас. Может, через несколько часов, когда совсем стемнеет. Луна уже взошла и ярко светит, прощаясь с заходящим солнцем. В такую ночь я могу ориентироваться в пустыне по луне, если только быстро доберусь до реки. Блуждать по пустыне — это смертельно-опасная игра, в которую мне не хочется играть.
Но неожиданно мне в голову приходит идея.
— Меня зовут Сепора, — говорю я мужчине. — А тебя?
Конечно, мне стоило бы назвать выдуманное имя, по которому меня никто не узнает. Но лишь самые близкие люди знают моё второе имя — Сепора, а все влиятельные люди сейчас думают, что принцесса Магара, скорее всего, разбилась насмерть. Кроме того, имя Сепора очень распространенно в Серубеле. Надеюсь, его ещё также можно встретить среди освобождённых рабов в Теории.
У мужчины, кажется, ещё хватает ума, чтобы подумать, стоит ли говорить мне своё имя, но, в конце концов, его идиотизм побеждает:
— Я Чат.
— Приятно познакомиться, Чат.
— Я точно знаю, что тебе не приятно.
И, кажется, это его обидело.
— Ты ударил меня, Чат.
Он выглядит сбитым с толку и скрещивает руки на груди.
— Я за это извинился. Даже тысячу раз. Ты не помнишь?
— Да, и правда. Тогда может станем друзьями?
Чат фыркает.
— А зачем мне дружить с чьей-то подстилкой?
В его голосе нет злобы. Он ответил так, будто я спросила, не хочет ли он чашечку свернувшегося молока.
— Я пока ещё не чья-то подстилка, — говорю я, пытаясь сдержать резкость. — Может тебе не обязательно меня продавать.
— Почему это, барышня?
— У меня самой есть кое-что на продажу. В сумке. Если принесёшь её, я тебе покажу.
— Уже обшарил её на тот случай, если у тебя окажется что-то ценное. У нас есть твой маленький Змей, барышня Сепора, и мы тебе за это благодарны. А кроме статуэтки мы нашли ещё только кувшин.
И чего я ожидала? Конечно, они уже обыскали мою сумку. Если они похищают человека, то, конечно же, крадут и его вещи. Но ещё не всё потеряно.
— Но ты кое-что пропустил в сумке, Чат. Принеси её сюда, и я тебе покажу.
Но, кажется, Чат сомневается.
— Я сам проверял, барышня Сепора.
Я вскидываю вверх подбородок.
— Если не принесёшь сумку, я не смогу тебе ничего показать. Только я знаю трюк, как открыть в ней потайной карман.
Святые Серубеля, насколько может быть сложно уговорить дебила? Может использовать женские прелести? В конце концов он же сказал, что я красивая. И разве я не могу воспользоваться этой красотой?
Я улыбаюсь ему, и лицо Чата тут же смягчается. Как странно, какой силой обладает одна лишь улыбка.
— Ну, пожалуйста, Чат! Я не хочу, чтобы ты что-то упустил только потому, что не знал о потайном кармане.
Чат уже кивает, поднимаясь со своего места по другую сторону костра. Я принимаю выражение лица, которое, надеюсь, изображает возбуждение, когда он берёт сумку и несёт ко мне, оставляя огромные следы на песке.
Я поднимаю взгляд.
— Ничего не смогу тебе показать, пока ты меня не развяжешь.
Когда вижу, что он сомневается, снова улыбаюсь ему, на этот раз уже шире.
— Чат, разве я пыталась бежать? Ты ведь не думаешь, что я проснулась, и тут же подумала о побеге? К тому же, мы оба знаем, что ты сильнее меня. В случае чего, ты с лёгкостью сможешь снова меня связать, — я сказала это так, будто с его стороны было глупо, что он сам не подумал об этом.
Чату совсем не нравится выглядеть глупым. Скорее всего, его выставляли таким всю жизнь. Кроме того, он, видимо доволен приведённым мной аргументом. В Чате есть что-то чистое, невинное, и мне не хочется это осквернять. Просто с такой доверчивостью ему не стоило заниматься подобными делами, и я понимаю, что сейчас преподам ему тяжёлый урок.
— Тогда ладно, — говорит Чат.
Я поворачиваюсь боком, подставляя ему связанные руки. Удивительно, как нежно он их развязывает, за это я готова простить ему свой фингал. Чат следует приказам. Очевидно, что его легко заставить плясать под чью-то дудку.
Я открываю сумку и начинаю шарить внутри, притворяясь, что пытаюсь найти то, чего на самом деле нет. Чат наклоняется ближе, наморщив всклокоченные брови в невинном любопытстве. Тем временем я создаю в сумке шар из спектория, достаточно большой и ценный, чтобы обеспечить мне свободу. Я наклоняюсь к сумке, чтобы Чат не увидел света, исходящего оттуда. Шар получился тяжёлый, я едва могу держать его одной рукой. Когда он остывает, я бросаю взгляд на Чата, и изображаю на лице что-то вроде счастья.