Наконец, я со своим американским термометром полетел над блоком. Все, кто был тем летом в Чернобыле, помнят, какая стояла жара: каждый день градусов 35 по Цельсию. Поверхность здания нагрета солнцем — точно 35 °C. А в шахте реактора только 24 °C. Вертолет заходит с разных сторон, я пытаюсь нацелиться на шахту реактора как можно вертикальнее, чтобы заглянуть в нее поглубже, — все те же 24 °C. Я рассчитывал на другой результат. В то время, думаю, всем казалось естественным предположение, что в шахте реактора идет процесс плавления, и я сам, разглядывая вертолетные видеосъемки, сделанные другими, был уверен, что вижу просто булькающий расплав в глубине реактора! А тут 24 °C. Что делать? Может, ночью, когда здание остынет, на каком-то тепловом контрасте удастся нащупать более горячие точки?
Звоню в штаб Министерства обороны (в Чернобыле в то время было тринадцать штабов различных министерств и ведомств СССР и Украины), генерал-майор, командир вертолетчиков говорит: "Заходи, объясни, что нужно". Вхожу в здание штаба МО, а там часовой с автоматом смотрит на мой пропуск и говорит: "У вас нет шифра для прохода в штаб, да и пропуск уже просрочен". Ну, думаю, если сейчас начать писать заявки, собирать согласующие подписи, пройдет минимум дня два-три, но не будет же часовой стрелять в меня в коридоре, где десятки офицеров? И метнулся в коридор. Не стал стрелять! Я к генерал-майору. Да, говорит, можно лететь ночью, но ему должен дать разрешение генерал-лейтенант. Иду на второй этаж к генерал-лейтенанту. Да, говорит, могут наши летчики лететь ночью, но разрешение должен дать генерал-полковник. Иду на третий этаж, к генерал-полковнику. А тут еще один часовой с автоматом. Теперь, точно, расстреляют. На мое счастье выходит майор — адъютант генерал-полковника. Объяснились. Он пошел в кабинет начальника, потом зовет меня. Генерал-полковник подтвердил, что ночные полеты только с его разрешения. Разрешил. Позвонил генерал-лейтенанту. Генерал-лейтенант позвонил генерал-майору. С генерал-майором решили, когда лететь.
Теперь надо как-то выйти из штаба мимо часового с автоматом (это не по четвертому блоку бегать — там-то не стреляют!) Смотрю из-за угла: а мой часовой сменился. Это плюс. Жду, когда группа офицеров будет выходить на обед, я с ними, но и этот часовой заводит старую песню: "У вас нет шифра для прохода в штаб МО, да и пропуск уже просрочен, как вы сюда попали?" Думаю, Господи, ну, не будешь же ты стрелять по офицерам, идущим в сторону здания Правительственной комиссии! И бегом в кучу офицеров. Этот тоже стрелять не стал.
Лечу ночью, вернее, на рассвете — хочется же что-то видеть. Действительно, здание остыло — температура поверхности градусов 14–15 °C. А в шахте реактора больше 24-х намерять не удается. Вот так! Но таков зафиксированный экспериментальный факт. Перешли к измерениям внутри 4-го блока — может быть, удастся нащупать что-то погорячее поближе к шахте реактора? И опять тоже самое: железобетонные стены там имели температуру 15–17 °C — солнце прогревало лишь внешнюю поверхность строительных конструкций, а внутри только электрические щитки чуть теплее. Может, прибор не работает? Проверить просто: навожу на лицо человека — будьте любезны, 36,5-37 °C. Значит, прибор работает исправно. Но нащупать источники тепла не можем! В таком случае больше надежд на информативность радиационной и визуальной разведки. Этой работой руководил В.Д. Письменный. Руководил, координировал и сам шел каждый день на обследование помещений. А это 7-10 бэр в день. По моим оценкам, он взял тогда примерно 140 бэр. Мы искали топливо. Искали расплавы свинца. Расплавы вертолетной засыпки. И не находили. Радиационный фон в тысячи Р/ч фиксировали на всех подступах к шахте реактора — и снизу, и сверху, и сбоку, а что-то материальное, видимое, что можно было бы счесть топливом, — не находили.
Впервые источник повышенного гамма-излучения (>3000 Р/ч) был обнаружен в июне 1986 г., когда М.С. Костяков и В.И. Кабанов проводили измерения гамма-полей с помощью прибора "Киржач-3" из помещения 017/2 на нижней отметке 0 м, где гамма-поле было ~25 Р/ч. Наращивая сборные штанги вверх, вдоль металлической лестницы (штанги и сейчас там стоят, прилитые бетоном при сооружении саркофага). Прибор мог измерять мощность дозы до 3000 Р/ч. При подъеме до отметки 6,0 м прибор зашкалил и вышел из строя. Это позволило предположить, что наверху, в помещении 217/2 находится очень сильный источник излучения. Может быть, там топливо? Позже выяснилось, что там застыл передний фронт растекавшегося топливосодержащего расплава, его стали называть "слоновья нога".