– Бабуля, мы только дойдем до дома. Там мы поговорим про кости. Я вам ничего плохого не сделаю, – уговаривал я, но она меня не слышала и вырывалась изо всех сил.
Минут через пять я начал злиться. Захотелось заломить бабке руку и насильно вывести из леса. Желанию я не поддался, решил дать ей успокоиться и перестал тянуть, хотя руку ее не выпустил, чтобы не дала дёру. Далеко не убежит, а вот упасть-покалечиться-убиться может запросто. Старуха продолжала вопить, и наверное поэтому я пропустил момент, когда к нам подбежала девочка-альбинос. Плача, она била меня по руке и требовала отпустить бабушку.
– Она не виновата, она ничего плохого не сделала, не мучайте ее! – Девочка смотрела мне в лицо. Глаза ее были полны слез, красный цвет отражался в прозрачных слезинках, и в какой-то момент создалась иллюзия, что она плачет кровью.
– Тихо, тихо! – прикрикнул я. – Ничего плохого я не сделаю. Мы просто пойдем к дому. Бабушка посидит во дворе, а я позвоню в полицию, чтобы приехали и забрали кости.
– Это не она, не она убила! – Казалось, девочка меня не слышит.
– А кто? – Совершенно наобум ляпнул я, стараясь отвлечь ее от истерики разговорами.
Девочка резко отпрянула и замолчала. На лице ее отразился испуг. Поскольку ее молчащий вариант устраивал меня намного больше, я решил продолжить допрос.
– Так кто? Говори! Чего мотаешь головой? Не скажешь? Ну, тогда я уведу бабушку, пусть она расскажет.
– Она не убивала, не убивала! Это не она!
– Тогда кто? – Я прибавил голосу грозности.
Девочка с испугом посмотрела на меня, прижалась к вдруг притихшей старухе и очень тихо сказала: «Это мама убила»
Я отпустил бабушкину руку и сел на отваленную бабушкой корягу, не обратив внимания, что под ногой хрустнула одна из костей.
– Чья мама? – Спросил я севшим голосом.
– Моя.
– А где твоя мама? – Я очень хорошо помнил, что говорил о жене здоровяк Илья.
– Умерла.
– Когда умерла?
– Давно. Я в первом классе училась. – Девочка продолжала всхлипывать, утирая глаза кулаком.
«Сумасшедший дом» - подумал я.
Стуки в стену, кровь в канализации, дети с приветом, жильцы-невидимки и гробовая тишина во дворе. Призрак покойной мамы очень даже вписывался в картину. Только вот картина эта меня совсем не устраивала. Углубляться в мистику мозг решительно отказывался.
Я хмыкнул, закурил и продолжил расспросы.
– А зовут тебя как?
– Лиза. – Девочка уже слегка успокоилась, но по-прежнему прижималась к старухе. Та обняла ее, словно защищая.
– Хорошо, Лиза. Посидим тут спокойно и поговорим. Скажи мне, кого и когда убила твоя мама?
– Всех, – ответила девочка и я поперхнулся дымом. Прокашлялся, утер слезы и внимательно посмотрел на Лизу.
– Вот так вот всех?
– Нет. – Ребенок всхлипнул, готовый вновь расплакаться. – Только полицейских.
Час от часу не легче. Разборчивый какой призрак.
– Все убитые полицейские на ее совести? – улыбнулся я.
– Нет! – Лиза улыбнулась мне в ответ сквозь слезы. – Только те, что в вашей квартире жили.
Сердце у меня нехорошо екнуло.
– И много там полицейских жило?
– До вас тетя Валя. До нее - дядя Валера, а до дяди Валеры - дядя Максим. А теперь вот в-ы-ы-ы! – И девочка тонко, совсем по-старушечьи завыла, уткнувшись лицом в бабушкину грудь. Бабка заплакала следом, прижимая к себе Лизину голову.
– А ну стоп! – Гаркнул я. – Ты что сейчас сказала? Все, кто жил в этой квартире до меня - все были убиты?
В общем, ответ и не требовался. Я как-то сразу и безоговорочно принял то, что сказала девочка. И стало легче. Ну конечно… Почему нет? Квартирные вопросы никто не отменял. В борьбе за жилплощадь много народу полегло. Несколько смущала быстрая ротация квартиросъемщиков в моей квартире, но и этому я нашел объяснение. Кому-то надо было не допустить приватизации квартиры. Странно, что никто этим не заинтересовался. Покойников списывали, родственников осуждали. Машина правосудия, таким образом, работала.