Фулмер ответил: «На Наутилусе не было пушек».
Рэд сбросил две карты, взяв две другие: «Долго ты еще будешь мусолить старое? Уже давно все это проехали».
Но пропитый голос Тима не унимался: «Говорят, Немо только что повесили в какой-то вонючей тюряге в Вирджинии, и с ним покончено. Должно быть, теперь нашему мальчику спокойней спится: того, кого он предал, наконец-то, сунули дохлым в мешок».
Рэд сказал: «Если б ты играл и дрался так же распрекрасно, как треплешься языком, из тебя получился бы настоящий моряк, гораздо лучше, чем сейчас».
«Мне просто любопытно, что это за человек, который помогает заковать своего собственного капитана в кандалы». Тим вытащил карту у Фулмера, сказав: «Ты же был на стороне пирата, а затем превратился в труса».
Фулмер развернул свои карты веером и, не повышая голоса, спокойно ответил: «У меня на то были свои собственные причины и соображения, и я не собираюсь ни перед кем оправдываться за то, что сделал, точно так же, как и за то, когда я стрелял в любую суку, которая приближалась ко мне на опасное расстояние, когда я развозил почту на Пони-Экспресс. Почему бы нам не вскрыть один из этих ящиков и не посмотреть, не разучился ли я целиться».
«Быть с утра под ромом – это значит превратить друзей во врагов». Рэд бросил на бочку стрит с выигрышным тузом: «Но вернемся к нашим баранам, давайте все немного оттянемся и доиграем правильно; у меня выигрышная рука».
Тим бросил карты: «Какой смысл, потому что этому Фулмеру нельзя доверять», после чего положил на бочку изогнутый арабский кинжал с рукояткой из слоновой кости.
«Я считаю тебя подлой тварью и трусливой сукой, чувак».
«Не впервой», ответил Фулмер. Тело его напряглось, но он не стал делать никаких резких движений и даже не повысил голос: «У тебя единственный шанс с этой шафрой [йеменский кинжал], приятель. А потом я им же выпущу тебе кишки».
Тим схватил нож, но вдруг в этот момент на шею ему упала паутина и туго затянулась вокруг нее, прямо как толстая леска, удушающей гарротой. Задыхаясь, он растянулся на полу, и тут сверху на него полилась какая-то ядовитая кислота: она стала пожирать ему кожу, которая стала отслаиваться от мышц, а мышцы – от костей, оставив лишь голый череп, с остатками растворяющихся голосовых связок в горле и сворачивающимися волосами.
На штабеле ящиков с винтовками сидела на механических лапах какая-то паучья тварь, склонившаяся над трупом Тима, она присела над ним своим голубым стальным телом шириной в четыре фута [1 м 20 см], как горгулья, возвышающаяся на стене собора.
Рэд замер на месте. Не в силах пошевелиться. Прямо перед ним полз какой-то кошмар наяву, глубоко вонзаясь в деревянный ящик острыми металлическими когтями восьми поршневых лап, удерживаясь на нем и сохраняя равновесие.
Голова паука, отдаленно походившая на человеческую, напомнила Рэду сморщенную голову одного старика, которого он однажды видел в Эквадоре, но эта поворачивалась из стороны в стороны на шее-штопоре, выискивая перед собой противника. В центре металлического «лица» находилось большое глазное яблоко, похожее на линзу, а прямо под ним располагалась пасть твари, которую она широко разевала, открывая небольшие медные сопла для распыления яда и паутины.
Фулмер решился пошевелиться; тварь отреагировала, внутри нее сработал какой-то встроенный механизм. Он схватил кинжал-шафру. Она прыгнула на него. Он ударил им в металлическое тело, оно бешено засеменило лапами, разрезая воздух и дерево когтями, но он дотянулся кончиком кинжала до какой-то гибкой детали под раскрытыми челюстями паука.
Лезвие перерезало трубку, и из твари брызнула ядовитая кислота, обжигая Фулмеру шею, но затем он отбросил ее в сторону и бросился к штабелям с винтовками.
Разбив крышку одного из ящиков ударом локтя, расколовшим дерево, он сорвал клеенку и схватил магазинную винтовку Ремингтон. Ящичек с патронами рухнул и разбился одним ударом ноги. Он мгновенно зарядил оружие пулями и взвел курок.
Фулмер почувствовал что-то позади себя и обернулся. На фоне тусклого фонаря трюма чернели силуэты двух пауков, сидевших на одном из штабелей. Они склонились чуть вперед на своей пневматике, и из их разинутых пастей капала едкая жидкость.
Он выстрелил в обоих. Несколькими быстрыми выстрелами.
Один из них разлетелся на куски, а другой, завертевшись в воздухе, как консервная банка, слетевшая со столба забора, полетел вниз. Из его жвал тонкой пленкой хлынула паутина, превращавшаяся в затвердевающие прочные нити-шнуры. Он выстрелил еще раз, пуля высекла голубую искру, скользнув по боку твари, однако раздробила ей заднюю ногу, после чего он, увернувшись от разливавшейся паутины, отскочил в сторону, выпустив последнюю пулю, раздробившую паука пополам.