— Пирожки! — неожиданно воскликнул он.
— Что — пирожки? — не понял я его мысль.
— На завтрак вместе с кофе подавали жареные пирожки с капустой, — пояснил Кристоф. — Вам не кажется это странным?
— Не кажется, — ответил я, мотая головой. — Кофе был, конечно, мерзкий, но пирожки отличные. Думайте, усерднее, друг мой! На кой черт вам вообще нужны мозги⁈ К тому же морок, работающий под влиянием магии Красной Линии, вряд ли смог бы проявить себя так же хорошо там, где влияние поля Синей Линии преобладает. Поэтому больше придавайте значение тем событиям, которые произошли уже после переправы через Серебрянку.
— Хорошо, — согласился Кристоф. И сразу же заключил: — Птицы?
— Уже теплее, — прищурился я. — Продолжайте, мой друг. Что подозрительного вы нашли в этих птицах?
— Господи, да в них все подозрительное! — голос у Кристофа дал «петуха», как это обычно с ним бывало, когда он начинал волноваться. — Я никогда прежде не встречал птиц, которые могу сожрать человека!
— Герр Глапп упоминал даже про лошадь, — согласился я.
— К тому же эти стрижи-людоеды никогда не появляются на русском берегу Серебрянки! — заметил Кристоф очень торопливо, словно ухватился за кончик отличной мысли и теперь боялся ее потерять. — Можно предположить, что заклятье морока было наложено именно на высокий берег Зильберхали, но русское название реки в нем нигде не упоминалось.
— Потому морок и не может влиять на то, что происходит на противоположном берегу! — закончил я за него.
— Выходит, морок начался уже сразу за мостом через Серебрянку? — с вопросом в голосе предположил Кристоф. — Значит, никаких стрижей-людоедов там и в помине не было?
Я смотрел на него в упор, понимая, что мой неофит все-таки смог докопаться до истины.
— Получается, что и Бернарда они не убивали? — спросил я.
— Господи… — прошептал Кристоф, нервно потирая себе щеки. — Но кого же мы тогда похоронили?
Еще несколько мгновений мы напряженно смотрели друг другу в глаза, а затем, не сговариваясь, кинулись к своим скакунам. Запрыгнули в седла и что было сил рванули в обратную сторону, туда, где осталась на краю дороги одинокая могила с лютеранским крестом в изголовье.
Сказать, что мы очень торопились, означало не сказать ничего. Мы летели как стрелы из татарского лука, как пуля из пистолета, будь он неладен! Ветер так и свистел у меня в ушах, и я благодарил бога, что мы не успели отъехать слишком далеко от того места, где похоронили беднягу Бернарда. Хотя…
Бернарда ли?
Могилу мы едва не проскочили. Точнее, Кристоф ее как раз проскочил, и если бы я его не окликнул, то он мог бы так и скакать до самого берега Серебрянки. Точнее, Зильберхали, как ее здесь называли.
Спрыгнув с лошадей, мы подбежали к могиле, и я успел подумать: «Плохо, что не захватили лопату».
Кристоф вырвал из земли крест, отбросил его в сторону и упал на могилу коленями. Принялся раскидывать землю по сторонам. Я кинулся ему помогать. Недавно разрытая земля поддавалась хорошо, порой приходилось отбрасывать целые комья, пронизанные тонкими белыми корнями.
Быстрее, быстрее! Разрази меня гром!
Кристоф с криком вдруг отпрыгнул от могилы, и я в первый момент не понял, что произошло. Подумалось, что он наткнулся рукой на какую-нибудь острую ветку, которую мы случайно уронили в могилу, когда ее закапывали. Но потом понял, что вовсе не ветка была тому причиной. Потому что я увидел, как земля вдруг пошевельнулась, треснула, и из этой трещины высунулся палец.
— Он живой! — тяжело проговорил Кристоф, испуганно глядя на этот палец. — Он живой!
— Помогай! — заорал я на него, видя, что мой неофит никак не может прийти в себя. — Быстро!
Кристоф вновь подскочил, и мы вместе принялись раскидывать землю вокруг руки. Освободив ее по локоть, вместе схватились за нее и потянули вверх. Кристоф даже закричал от натуги и упал задом в траву, когда рука вырвалась из-под земли по самое плечо.
Я вновь кинулся откидывать землю, нащупал вторую руку и тоже вырвал ее наружу. Теперь совершенно точно было видно, что одет этот человек не в ливрею лакея, а в мундир прусского офицера.
Это был герр Глапп, черт меня возьми!
Кристоф снова подоспел мне на помощь, и мы вдвоем выдернули на свет божий перепачканное в земле тело обер-вахмистра. Выволокли его из могилы на траву, уложили на спину. Я уже не был так уверен, что он все еще жив, потому что никаких жизненных признаков он больше не подавал.
Тогда я потряс его за плечо.
— Генрих! Герр Глапп, очнитесь! Шнель! Битте, мать вашу!