Затем они почему-то оба рассмеялись. Драгунский офицер вернулся к своим, запрыгнул на лошадь и, выдернув из ножен палаш, поднял его над головой. Что-то зычно проорал. Десяток глоток отозвались ему в ответ лающей речевкой, сути которой я не понял, но наверняка это было что-то торжественное, соответствующее случаю.
Одна из конных колонн по цепочке развернулась и направилась к городу впереди нас. Мы с Кристофом двинулись следом. Наш кучер тут же тронул лошадей, и карета, тихонько поскрипывая на рессорах, покатила за нами — обер-вахмистр запрыгнул в нее уже на ходу.
Вторая колонна драгун дождалась, пока вся процессия проедет мимо, и лишь потом пристроилась в хвосте, прикрывая нам спину. Хотя, от кого ее теперь было прикрывать-то? От ветра, что сквозил между холмов?
Впрочем, если поначалу я был немного зол на князя Ульрих за то, что он не выслал нам навстречу гвардейский кортеж, то теперь такое решение начинало мне казаться единственно верным. Если бы морок накрыл нас вместе с гвардейцами, еще неизвестно к чему бы это могло привести. Даже в столь маленькой компании, какая была у нас, мы умудрились совершенно запутаться, при этом едва не пристрелили лакея и заживо похоронили спящего обер-вахмистра. Страшно подумать, что могли натворить вооруженные драгуны в такой обстановке. Без убитых бы точно не обошлось…
Мы неторопливо следовали по дороге вдоль замерших в караульных стойках швейцарских солдат с огромными алебардами в руках. Солнце висело над вершиной холма, светя прямо нам в глаза и заставляя щуриться. Оно отражалось в шлеме каждого швейцарца, превратив нашу дорогу к городским воротам в сверкающую иллюминацию.
Когда до распахнутых ворот оставалось уже не больше двух десятков шагов, грянул оркестр. Признаюсь честно, от неожиданности я слегка напугался, и даже голову пригнул на всякий случай, успев заметить, что Кристоф в точности повторяет мои телодвижения.
Это оказалось неожиданным оттого, что оркестр расположился прямо над воротами — думаю, там были выстроены для музыкантов какие-то мостки, на которых они и размещались. Драгуны, должно быть, были осведомлены о такой встрече, и даже не пошелохнулись, а так и продолжили свой торжественный въезд в город.
Нам ничего не оставалось, только как следовать за ними.
Трубы гудели над нашими головами, барабаны грохотали, лязгала медь тарелок. Вероятно, это был какой-то местный парадный марш, потому что он как нельзя точно попадал в такт шага драгунских лошадей, и те привычно топали под него, ритмично покачивая головами.
Сразу за воротами расположилась огромная мощеная булыжником площадь, на дальнем краю которой нашу процессию ожидала длинная шеренга всадников. В центре ее стояла белая с золотом карета с такими огромными колесами, что верхний край их, казалось, достигает крыши.
Всадники по обеим сторонам от кареты явно не были военными из личной гвардии князя. Поскольку одеты они были довольно пестро, словно соревнуясь между собой в роскоши, и скорее всего являлись какими-то важными сагарскими вельможами.
Когда под звуки оркестра мы въехали на площадь, к дверце кареты подбежали двое разодетых как павлины лакеев. Один из них торопливо откинул ступени, и отточенными движениями раскатал белую ковровую дорожку от самой кареты и едва ли не до середины площади. Затем другой лакей распахнул дверцу и тут же склонился в почтительном поклоне. Второй поступил точно так же.
На белую дорожку грациозно ступил среднего роста человек, облаченный в бело-золотые одеяния, под цвет собственной кареты. Белая с золотой опушкой треуголка венчала его светловолосую голову, а удлиненное худое лицо даже на фоне всей этой сияющей белизны казалось болезненно бледным.
Вопреки ожиданию, губы это человека не сияли ярким красным пятном на белом фоне — они были неожиданно синими, словно человек этот давным-давно поджидал нас на лютом морозе и изрядно замерз.
Это был Великий князь Ульрих Густав Сагарский собственной персоной. Я слышал, что несмотря на свои тридцать с приличным хвостом лет, князь выглядит достаточно молодо, но никак не ожидал, что настолько! Мне показалось, я вижу перед собой восемнадцатилетнего мальчишку, безусого и безбородого, а брови его, как и волосы, были таким светлыми, что становились невидимыми на бледном лице.
Зато глаза этого взрослого мальчишки представляли собой что-то невероятное! Большие, немигающие, они были столь насыщенного синего цвета, что это казалось совершенно невозможным. Таких синих глаз я не видел еще ни у одного человека, а если уж быть совсем откровенным, то такого цвета я вообще не встречал за всю свою жизнь!