Тогда я пальцем потыкал в тот стул, на котором сидел Кристоф, когда я прошел в кабинет маркграфа, и сказал:
— Майн фройнд… Во?
Возможно, я как-то не так построил фразу, потому что секретарь в третий раз затряс головой. Махнув рукой, я покинул приемную. Прошел по коридору до ближайшего холла, никого там не встретил и пошел в обратном направлении. Проследовал мимо караульных гвардейцев, оставил за спиной еще два пустых холла, дважды свернул направо, один раз налево и, наконец, понял, что заблудился.
Пожелай демон Румп сейчас меня отыскать, чтобы устроить хорошую драку, ему пришлось бы изрядно побродить по коридорам этого гигантского запутанного дворца. Если Кристофа еще не арестовали и не бросили в темницу, то вполне возможно, что он, точно также, как и я, просто заблудился в этих коридорных перипетиях, от которых голова шла кругом.
Не могу точно сказать, сколько времени я блуждал по дворцу. Встречные лакеи ни слова не понимали ни по-русски, ни по-французски, а караульные гвардейцы и вовсе отказывали вступать в разговор.
В конце концов в одном из пустых холлов я обнаружил раскрытое окно и попросту выпрыгнул на клумбу подле него, до полусмерти напугав садовника с огромными ножницами. Нацепив слетевшую треуголку, я отправился на поиски той коновязи, где мы оставили своих лошадей. Судя по всему, она находилась с противоположной стороны дворца, и я направился вдоль всего крыла, с некоторым удивлением заметив, что здесь становится на удивление людно.
Непрерывно прибывали всевозможные экипажи, из них выходили элегантные кавалеры и дамы в ярких нарядах. Экипажи тотчас же отъезжали, но им на смену немедленно являлись новые.
Вся вновь прибывшая публика шла туда же, куда направлялся я, и свернув за угол, я понял, что за странная сила их всех сюда тянула.
Прямо перед моими глазами возвышался эшафот. Рабочие уже закончили его сборку и удалились, и теперь наверху находился лишь высокий деревянный щит, к которому, как я догадался, осужденного на смерть должны были приколотить семидюймовыми гвоздями. Гвардейцы с пиками цепью окружили эшафот и не подпускали к нему никого ближе, чем на десять шагов.
А вся эта почтенная публика собиралась здесь, чтобы поглазеть, как человека изрубят на части. Сначала ноги, потом руки. А после и голову. Вот только не знала почтенная публика, что представление сегодня задержится. А может и вовсе не состоится, если у меня получится одолеть демона Румпа. А если не получится… Что ж, на нет и суда нет! Тогда мне уже не суждено будет узнать, что сталось с Глаппом, и сдержал ли Хардинер свое обещание в отношении Кристофа…
Интересно, я попаду в рай или в ад? В храм я хожу исправно, милостыню раздаю щедро, никогда не крал и не убивал подло… Если кого и приходилось шпагой проткнуть, так то не убийства ради, а чтобы жизнь свою сберечь. И потом всегда молитву читал — меня так батюшка научил.
«Ежели придется кого жизни лишить собственноручно, — говорил он, — то молись за душу его грешную, чтобы в ад не попала. Потому как коли по твоей вине душа его к богу не попадет, а прямиком к дьяволу отправится, то грех за то на тебе останется. А потом и сам в пекло угодишь! И черти тебя на сковороде чугунной тысячу лет жарить будут. А через тысячу лет сковороду поменяют, и заново жарить начнут!»
Такие вот сказки рассказывал мне мой батюшка на сон грядущий. Жутко интересные. От них не спать — от них по нужде хотелось.
Вспомнилось все это мне, пока я шел в обход эшафота, ища место, где мы оставили своих лошадей. Прибывшие на казнь еще не были в курсе, что она откладывается, и толпились поближе к эшафоту, чтобы иметь возможность рассмотреть мучения умирающего во всех подробностях. Есть в людях такая потребность: видеть, как умирает чужой ему человек. И чем мучительнее будет эта смерть, тем сильнее им хочется на нее взглянуть.
Уж не знаю отчего так. Наверное, людям хочется лично заглянуть в лицо смерти, чтобы при встрече узнать ее и попытаться спастись. А для кого-то это просто яркое зрелище, которое способно хоть как-то раскрасить его серые скучные будни…
Я уже почти протиснулся сквозь сгрудившуюся вокруг эшафота толпу, как она вдруг загомонила, зашумела, и я тут же замер. Напряженно обернулся. Толпа продолжала восторженно голосить, в воздух летели шляпы.
Со стороны дворца в сопровождении взвода гвардейцев к эшафоту шел Великий князь Ульрих. Был он не один, по левую руку его сопровождал одноглазый барон Маттиас Марбах, а по правую шел маркграф Хардинер. Чуть позади семенили герцогиня Иоханна и принцесса Фике. Вид у герцогини был довольно потрепанный, что меня вовсе не удивило, ведь не более часа назад я видел ее безмятежно спящей после загульной ночи.