Это явно было действие местной магии, но применить в ответ свою собственную я не мог, поскольку Синяя магия не работает в магическом поле Красной Линии. И я точно знал, кто использовал против меня эту магию.
Маркграф Хардинер не желал меня отпускать, пока я не выполню данного ему обещания. По какой-то причине он очень хотел, чтобы я сразился с неким демоном Румпом. И он не собирался отпускать меня без схватки.
Впрочем, немного придя в себя, я и сам не пожелал уходить. Перед глазами у меня было лицо Кристофа. Удивленное, растерянное. Его точно так же закуют в цепи и приволокут на этот самый эшафот. Зачитают приговор, из которого он не поймет ни слова. А затем голого приколотят семидюймовыми гвоздями к деревянному щиту.
Кристоф не столь хладнокровен, как обер-вахмистр Глапп, он будет вырываться и кричать, но это будет только раззадоривать толпу. А потом его неторопливо, со знанием дела, изрубят на части, и я понимал, что эта картина будет стоять у меня перед глазами до скончания дней. Я не смогу этого забыть, как не смогу простить себе своего бегства…
Что ж, демон Румп так демон Румп. Тем более, что изгнание демонов из нашего мира — это ли не первая задач мага любого из цветов? Демонам Запределья нечего здесь делать.
Неожиданно я почувствовал зуд в левом плече. Потер его, мимоходом кинув косой взгляд, и обомлел. Над плечом вновь колыхалась зеленая дымка. Но теперь она не была похожа просто на облачко пыли. Теперь у нее была вполне определенная форма — как стальной наплечник у кирасира, или же эполет на парадном мундире генерал-полицмейстера Шепелева.
Я с осторожностью дотронулся пальцами до этой зеленой дымки и даже одернул руку, когда понял, что касаюсь чего-то вполне осязаемого. В месте моего прикосновения по зеленой дымке пробежали золотистые искры. Пробежали и осыпались вниз.
Я туда-сюда дернул плечом, пытаясь смахнуть с себя этот «эполет», но у меня ничего не получилось. Тогда я повернулся в сторону трибуны. Маркграф Хардинер уже поднялся на ноги и тоже смотрел на меня. Неподвижно, пристально, с прищуром.
Он явно от меня что-то ждал. И через мгновение я понял, что именно.
Р-р-умп!
Именно с таким рычащим звуком шагах в двадцати от меня, неподалеку от кустов бузины у самой ограды, возник вдруг — словно из-под земли выскочил — низкорослый, но очень широкий демон весьма неприятного вида. Он был похож на жабу, только жаба эта не сидела, прижавшись брюхом к земле, а стояла на двух крепких лапах. Позади торчал зеленый змеиный хвост, и на него демон сейчас опирался, как на третью лапу. Но было ясно, что в бою он может пользоваться этих хвостом, как весьма опасным оружием. Шипастый костяной набалдашник на самом его конце говорил сам за себя. Ни господь, ни дьявол не дает своим созданиям того оружия, которым оно не умело бы пользоваться.
Из уголков его широкой пасти торчали желтые клыки, и даже с такого расстояния я видел, как капает с них дымящаяся слюна. Эта пасть дважды приоткрылась, и дважды я вновь услышал этот самый звук: «Румп! Румп!»
Должно быть, именно за это сагарские крестьяне прозвали этого демона Румпом, но Кривой Нго наверняка знал его настоящее имя. Он просто не смог называть его вслух.
Потому что это был Румпельштильцхен. Из всех демонов Запределья мне он представлялся самым отвратительным. Схватка с ним не предвещала ничего хорошего, хотя на первый взгляд одолеть его казалось не столь уж трудным делом. Для этого достаточно было произнести ему в лицо его же имя: «Румпельштильцхен». Вот только сделать это было непросто. Сам вид этого демона вызывал оцепенение и немоту, и демон пользовался этим чтобы превратить своего противника в комок пузырящейся гнили.
Мне уже доводилось встречать такие комки. Прикрытые насквозь промокшими плащами, они лежали на обочинах дорог или в чистом поле, и на первый взгляд сложно было разобрать, что именно это такое. Но стоило сдернуть плащ, убрать его в сторону, как все становилось ясно.
При этом вся одежда человека оставалась целой: штаны, камзол, сапоги, шляпа, исподнее… Помню останки человека, у которого одна перчатка все еще обнимала эфес шпаги, а вторая лежала на рукояти пистолета, и даже палец на ней касался спускового крючка. Но от самого человека оставалась лишь грязная жижа, из которой кое-где проглядывали истлевшие кости и пучки волос. И еще глаза.
Это были останки тех, кто так и не смог промолвить одно единственное слово: «Румпельштильцхен!» Только собственное имя могло отослать его обратно в Запределье, но произнести это имя вслух было ох как непросто!