Собственно, по большому счету она и была деревенской простушкой, и не ее вина, что сильные мира сего сорвали ее с привычного места и отправили черт знает куда. В вертеп кровавых упырей.
И как нормальная деревенская простушка она не испытывала особых стеснений по поводу своих естественных надобностей. Как только ей приспичивало отойти по нужде, она тут же нам сообщала об этом по-немецки: «Ин ди бюше». А потом добавляла уже по-русски: «В кусты!» И уходила в кусты, а вскоре возвращалась оттуда, на ходу поправляя юбки и пиная траву босыми ногами…
Так мы прошли вдоль берега почти две версты, когда заметили рядом с белой ивой бревенчатый домик, огороженный с трех сторон покосившейся оградой из длинных жердей. Четвертая сторона смотрела прямиком в озеро. У деревянных мостков, уходящих далеко в воду, слабо покачивалась на волнах привязанная лодка.
Если я не ошибся, это и был дом «тропуна» Ларсона, и он мог отправить нас в Петербург немедленно.
Подойдя к ограде, мы остановились, не найдя калитки. Просто перелезать через жерди мне не хотелось — все-таки мы здесь гости, а не воры. И потому я громко крикнул, всматриваясь в окна домика:
— Хозяин! Есть кто дома⁈
— Чего шумишь? — внезапно послушалось из-за спины, и я от неожиданности даже вздрогнул. Обернулся.
Позади нас стоял крупный мужчина лет сорока в серой рубахе едва ли не до колен, широких бурых штанах с заплатками и мятых сапогах, протертых на пальцах до дыр. Светлые неухоженные космы торчали как попало, а голову поперек лба ему перетягивал скрученный в жгут платок.
Лицо у него было широкое, загорелое и очень неприветливое. Эту неприветливость как нельзя лучше подчеркивал топор в его руке. Инструмент он держал левой, поскольку правой придерживал лежащее на плече бревно.
— Кто такие? — спросил он и, как бы придавая своим словам весомости, подкинул топор. Наверняка он намеревался его поймать, но не успел, и тот упал ему под ноги.
Человек что-то сказал на непонятном языке. И хотя слова были незнакомыми, я понял, что он просто выругался. Подозреваю, что по-шведски.
— Нам нужен господин Ларсон, — сказал я. — Ведь я не ошибаюсь, вы он и есть?
— Ну, допустим, что вы не ошиблись, — грубовато сказал Ларсон. — И что с того?
Он потянулся за топором, но с тяжелым бревном на плече поднять его было не так-то просто. Тогда Фике быстро шагнула вперед, сама подняла топор и подала его Ларсону.
— Битте…
Ларсон глянул на нее с подозрением.
— Сагарка? — спросил он то ли у нее, то ли у меня.
— Немка, — ответил я. — Фройлен… Хельга!
Я назвал первое имя, которое пришло мне в голову.
Ларсон понимающе покивал.
— Знавал я одну фройлен Хельгу, — заметил он с хитрым прищуром.
— Это другая фройлен Хельга, — заверил его я. — Не та, о ком вы подумали.
— А о ком я подумал? — удивился Ларсон.
— Сие мне неведомо, господин Ларсон!
Похоже было, что хозяин запутался окончательно. Качнув широким плечом, он скинул бревно на землю и воткнул в него топор. Упер мощные руки в бока.
— Так что вам от меня нужно? — спросил он хмуро.
— Мы хотим немедленно отправиться в Санкт-Петербург, — заявил я, стараясь говорить очень убедительным тоном.
— А в Индию вы отправиться не хотите? — с усмешкой поинтересовался Ларсон.
Кристоф сразу вскинул руку.
— Я хочу! — воскликнул он. — Я много читал про Индию…
Впрочем, заметив мой грозный взгляд, он тут же замолчал.
— Нет, господин Ларсон, — медленно и терпеливо произнес я. — Индия нам пока без надобности. Тем более, что там преобладает желтый цвет магии, а открытие «тайной тропы» между территориями разных цветов пока не представляется возможным. Так учил меня мой куратор, граф Амосов Петр Андреевич… Позвольте представиться, господин Ларсон, — я непроизвольно вытянулся в струну, — Сумароков Алексей Федорович, камер-юнкер и аспирант Петра Андреевича.
Затем я указал на Кристофа.
— Кристоф Завадский, мой ученик… Фройлен Хельгу я уже имел честь вам представить!
Ларсон поставил ногу на бревно, уперся локтем в колено, а кулаком подпер свой тяжелый подбородок. Глянул на меня с интересом из-под мохнатых бровей.
— Аспирант самого Амосова, говоришь… — произнес он недоверчиво. — А ну-ка, покажи мне, аспирант, чему тебя граф обучил! Или же ты уверять меня будешь, что пока не умеешь ничего, да и граница близко?