Выбрать главу

Муж заглянул в спальню в семь часов. Он взял джинсы и свитер. А через минуту хлопнула дверь квартиры. Нет, он закрыл ее аккуратно, но она слышала щелчок замка.

Стало совсем тоскливо. Он ушел. И хотя она сама гнала его прочь и клялась, что не простит, в одну секунду ей стало одиноко. Так больно, будто на всем свете никого кроме нее не осталось. Дети выросли, у них была своя жизнь, а у нее не было, как и желания встать с кровати. Ради чего?

Мать позвонила в восемь часов утра. Пришлось ей солгать, что простудилась. А при первой паузе в монологе матери она попрощалась и отключила телефон. Сын и дочь так рано никогда не звонили. Да и чаще она сама набирала их номер, ведь им всегда было некогда.
Он ушел. Эта мысль не давала покоя. Она включила телевизор, тишина была невыносима.
Каналы она переключала бездумно. Чем-то надо было занять слух и зрение, а также мысли.
Услышанное по телевизору слово измена заставило ее посмотреть на экран. Это было одно из многочисленных ток-шоу, которые она так не любила. Не любила, когда в студию приходили люди и трясли своим нижним бельем. Причем желая продемонстрировать на всю страну – чье белье более износилось и изгадилось со временем.
Первая мысль – переключить канал. И рука уже потянулась к пульту. Но тут в аудиторию пригласили изменщика, и она так и не переключила канал. Он не был похож на любителя странствовать по ток-шоу и давать интервью. Обычный мужчина с золотым ободком на пальце.


Передачу она досмотрела до конца. Примирение семьи так и не состоялось. Это знак, решила она. Хотя она не была суеверной или сильно верующей, да и в знаки она отродясь не верила. А сейчас не то что поверила, но осознала – муж ушел. Да, он не взял свои вещи, а ушел налегке. Но главное – ушел…
Она сглотнула и вытерла слезы тыльной стороной ладони.
А потом она вскочила с кровати, схватила телефон, чтобы поговорить с ним... но так и не позвонила – вспомнила, что он разбил телефон.
Не простить – было легко. Предал – уходи, все просто. Но вот как вырвать из сердца чувства и прожитые годы, она не знала.
"Самое трудное в любви – это прощение, настоящее прощение, когда совершенное не бросает тень на настоящее и будущее".
Но прощать было некого, он ушел.
Сегодня апатия накрыла ее с головой. Не хотелось ничего, даже курить. Хотелось спрятаться с головой под одеяло и ни о чем не думать. Ничего не делать.

Забыть и забыться.
Она бросила взгляд на вторую половину постели. Теперь так будет всегда. Она будет просыпаться одна – в абсолютной тишине. Ей не надо будет в выходные приводить себя в порядок, ведь ее никто не увидит. Да и готовить себе незачем. Выпьет йогурт и все – сыта.
Она никогда не жила одна. Сначала она жила с родителями, затем вышла замуж. И пусть в последние месяцы у них в семье не все было гладко, забыть о том, как он ухаживал за ней, когда она болела, она не могла. А ведь он не ушел тогда к молодой любовнице.
Двадцать два года. Они были разными, были и ссоры, и непонимания, и обиды, и даже битье посуды. Но каждый раз, даже в разгар ссоры, она знала, они обязательно помирятся и всегда будут вместе.
А сейчас он ушел. Не попытался вновь с ней поговорить, не повинился, что отступился, не сказал обычных слов, что так со всеми бывает. Не попытался...
Она подошла к зеркалу. А может, и не нужна она никому. Может, и сама виновата в том, что муж на сторону пошел. Нет, в доме у нее всегда чисто, еда домашняя в холодильнике, одежда мужа выстирана и выглажена. А времени в отпуск съездить не всегда было. Как и оставить детей на выходных она никогда не решалась. Как же, они сами даже еду не разогреют, да что-то натворят в их отсутствие.
Вот и осталась одна.
Она сходила в душ, зачем-то красиво оделась и причесалась. А затем на кухне уставилась на размороженную утку, от которой натекло на столе. Она едва не выбросила ее в мусорное ведро. Готовить одной себе не было смысла. Но и выбросить утку было глупо. Отдать соседям, как и велосипед сына. Солгать, что срочно надо уехать и жаль продукт. А затем закрывшись на все замки и цепочку провести выходные, не выходя из дома. Обедая и ужиная йогуртами, ведь готовить не было желания.