Немой Онегин

Потом она переехала в Первопрестольную. И что же? В деревне её никто не понимал, а в Москве она никого не понимает.

Татьяна вслушаться желает
В беседы, в общий разговор;
Но всех в гостиной занимает
Такой бессвязный, пошлый вздор;
Всё в них так бледно, равнодушно;
Они клевещут даже скучно;
В бесплодной сухости речей,
Расспросов, сплетен и вестей
Не вспыхнет мысли в целы сутки,
Хоть невзначай, хоть наобум;
Не улыбнётся томный ум,
Не дрогнет сердце, хоть для шутки.
И даже глупости смешной
В тебе не встретишь, свет пустой.

В этой строфе два человека. Провинциалка, которая безуспешно пытается понять, и Пушкин, которому всё совершенно ясно, — он даже не диагноз ставит, а выносит приговор: неизлечимо.

Это — патриархальная Москва. А что светский Санкт-Петербург?

Тут был, однако, свет столицы,
И знать, и моды образцы,
Везде встречаемые лицы,
Необходимые глупцы…

Деревенский сброд и великосветский раут. С одной стороны, ничего общего, а с другой — никакой разницы.

Свободы сеятель пустынный… — это не Сахара, там свободу не сеют. Эта пустыня не из урока географии. «Духовной жаждою томим, в пустыне мрачной я влачился…» — это не в Каракумах. Духовная жажда — это в толпе.

Тьма — отсутствие света. Тьма — слишком много людей (тьма народу и всякого такого сброду). Они гасят разум; толпа — неодушевлённое. (Люди — кто, а толпа — что.) Толпа — самая мрачная бесплодная пустыня. Одиночество в толпе — бессмысленно и тошнотворно. Вот откуда хандра, тоска главного героя. Ну и Онегина заодно.

Настоящее одиночество плодотворно.

Пушкин — жене

21 сентября 1835. Михайловское

Ты не можешь вообразить, как живо работает воображение, когда сидим одни между четырёх стен, или ходим по лесам, когда никто не мешает нам думать, думать до того, что голова закружится…

Пушкин называет местность, где живут Татьяна и Онегин, — пустыней. Для Ленского это тоже пустыня. Юный поэт едва нашёл одного слушателя, да и то циника.

В пустыне, где один Евгений
Мог оценить его дары,
Господ соседственных селений
Ему не нравились пиры,
Бежал он их беседы шумной.
Их разговор благоразумный
О сенокосе, о вине,
О псарне, о своей родне,
Конечно, не блистал ни чувством,
Ни поэтическим огнём,
Ни остротою, ни умом,
Ни общежития искусством;
Но разговор их милых жён
Гораздо меньше был умён.

Какая интересная пустыня! Полно пирующих (и беседующих!) соседей. Но они — пошлые обыватели. А бабы (тут Автор очень груб) вообще дуры. Феминистки, простите Пушкина.

Это пустыня — потому что с ними не о чем говорить. В такой пустыне (хотя кругом полно помещичьих усадеб) мается Костя Треплев после измены и бегства Нины; впрочем, и с ней говорить ему было не о чем («Чайка»). Такая же пустыня — многомиллионный город.

Но чаще занимали страсти
Умы пустынников моих.

Пустынники эти — Онегин и Ленский. Онегин действительно одинок, но у Ленского ведь есть горячо любимая Оля. Какой же он пустынник? Где ж тут одиночество? Это одиночество называется никто меня не понимает. Ольга не читала стихов жениха.

Владимир и писал бы оды,
Да Ольга не читала их.

А что Ленский рассказывает Онегину о любимой?

Ах, милый, как похорошели
У Ольги плечи, что за грудь!
Что за душа!.. Когда-нибудь…

Юношеский восторг по поводу девичьей груди вполне понятен. Понятно и то, что Ленский смутился от собственной откровенности и срочно поправился: «Что за душа!» Но ни здесь, нигде — нет ни слова о душе Ольги, о разговорах с нею. Это так понятно. С Олей не о чем говорить. И лучше не говорить, чтобы не разочаровываться. Она мила, и только.

Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, лёгкий стан,
Всё в Ольге… но любой роман
Возьмите и найдёте верно
Её портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.

Ради справедливости скажем, что надоел он Пушкину, а Ленскому надоесть не успел. И не успеет.

Татьяна, Ленский, Онегин… Все четыре героя «Онегина» — в пустыне. И только они.