«Некоторое сожаление приличествует тому, кто приносит жертву Господу» (Арамис). Некоторая радость простительна тому, кто открыл Америку. Но очень понятно презрительное «подумаешь, открыл Америку». Так говорит тот, кто: а) ничего не открыл; б) благодарности не испытывает; в) обижается: «Ведь это так просто. Я и сам бы мог»; г) подумаешь! это же случайно!
Даже если случайно, но всё ж открыл. Хорошо жонглёру в цирке — все хлопают и никто, кроме самых глупых, не думает: «И я так могу». Но дома даже три мячика не летают, а у циркача летали семь! Хотя — подумаешь, бином Ньютона! — подбрасывай и лови — что может быть проще.
…У Пушкина, говорите, был план? Ну и что? У Колумба тоже был план. Он по плану в Индию поплыл, а в Америку уткнулся случайно.
У Магеллана был план: проплыть вокруг света. Посмотрите на карту, увидите: он тыкался как слепой котёнок в каждый залив Восточного побережья Южной Америки. Это, что ли, по плану он так долго полз на юг (теряя время, а порой и надежду), пока наконец нашёл проход? Он не мог посмотреть из космоса, у него не было навигатора, а то сразу бы увидел правильный маршрут через Магелланов пролив.
Одна умная женщина, кн. Голицына, урождённая гр. Шувалова, царствовавшая в петербургских и заграничных салонах, сердечно привязалась к Татьяне. Однажды спросила она Пушкина: «Что думаете вы сделать с Татьяною? Умоляю вас, устройте хорошенько участь её». — Будьте покойны, княгиня, — отвечал он, смеясь, — выдам её замуж за генерал-адъютанта. — «Вот и прекрасно, — сказала княгиня. — Благодарю!»
Автор обещал — Автор сделал! Но ведь это почти доказывает, что изначально плана не было.
Представь, какую штуку удрала со мной моя Татьяна! Она — замуж вышла. Этого я никак не ожидал от неё!
Сказал ли Пушкин эту фразу — неизвестно, но цитируют её всерьёз. Если и сказал, то жалоба Автора на своеволие героини всего лишь очередная шутка. Доля правды, однако, в ней очень велика. Твёрдого плана не было, а тот, что был, менялся; иногда внезапно.
Пушкин хотел дать Онегину увезти Татьяну (как героиню рассказа «Метель», как дочку станционного смотрителя). Но этого не случилось.
Нам повезло! Родную сестру Пушкина Ольгу увёз её будущий муж Павлищев, человек неприятный. Вот записки их сына (родного племянника Автора):
Формальное предложение отца моего (Н. И. Павлищева) встретило со стороны родителей Ольги Сергеевны (сестры Пушкина) решительный отказ. Сергей Львович (отец Пушкина) замахал руками, затопал ногами — и бог весь почему — даже расплакался, а Надежда Осиповна (мать Пушкина) распорядилась весьма решительно: она приказала не пускать отца моего на порог. Этого мало: когда, две недели спустя, Надежда Осиповна увидела на бале отца, то запретила дочери с ним танцевать. Во время одной из фигур котильона отец сделал с нею тура два. Об этом доложили Надежде Осиповне, забавлявшейся картами в соседней комнате. Та в негодовании выбежала и в присутствии общества, далеко не малочисленного, не задумалась толкнуть свою тридцатилетнюю дочь. Мать моя упала в обморок. Чаша переполнилась; Ольга Сергеевна не стерпела такой глубоко оскорбительной выходки и написала на другой же день моему отцу, что она согласна венчаться, никого не спрашивая. Это случилось во вторник, 24 января 1828 года, а на следующий день, 25 числа, в среду, в час пополуночи, Ольга Сергеевна тихонько вышла из дома; у ворот её ждал мой отец; они сели в сани, помчались в церковь св. Троицы Измайловского полка и обвенчались. Новобрачные упали к ногам родителей и получили прощение. — По этому случаю Александр Сергеевич сказал сестре: «Ты мне испортила моего Онегина: он должен был увезти Татьяну, а теперь… этого не сделает».
Даже в мемуарном рассказе племянника чувствуется, что Пушкин был в бешенстве. Ещё бы — ему «испортили Онегина». Теперь, если бы Евгений увёз Татьяну, получилось бы, что любимая героиня стала бы в глазах читателей копией сестры поэта. Этого он допустить не мог. Даже думать об этом без тошноты не мог. Повернул на ходу. Где уж тут планы соблюдать.
Поворот дался нелегко. Обычно на главу уходило примерно полгода. Седьмую он начал в марте 1827-го. Вероятно, к январю 1828-го она была готова (печатать он, как всегда, не спешил). А 25 января какой-то тип увёз сестру Олю, испортил «Онегина», пришлось переделывать. Закончена Седьмая глава была в ноябре 1828-го. Полтора года съела.