Труп восемнадцатый
Несмотря на то, что я приказал в конфликты не вступать, не проехать через поселение Паскаля и не посеять там хаос и панику оказалось выше моих сил. Так что я даже задумался о том, такой ли я неэмоциональный на фоне Шелока и Паскаля, как привык думать. Сформировав три отряда, я приказал им проехать через поселение вместе со мной: никого не убивать без необходимости, но сделать так, чтобы они надолго запомнили наш визит. Разведчики указали мне дом, который посещал Паскаль, и я направился сразу туда с пятью гвардейцами и Маэстро, который увязался следом, используя шанс осмотреть поселение изнутри. Люди кричали и бросались в разные стороны, теряясь в бледно-зелёном тумане, и едва успевали выпрыгнуть из-под копыт моего коня, но даже если бы я кого-то затоптал, то не оглянулся бы. Мой взгляд снова заволокло алым от ярости. В первый раз я был зол от жажды отомстить за кого-то другого, а не за себя самого или Лили, которую считал частью себя.
— Убирайтесь с нашей земли, исчадия Тьмы! — Я понятия не имел, кем был тот мужик, который вылетел на меня из дома Паскаля, замахиваясь мечом прямо с порога, но, отбив пару его неумелых ударов, я просто впечатался ему в лицо кулаком, и он улетел обратно вглубь дома.
— Кто тут исчадие — это ещё посмотреть надо, — процедил я сквозь зубы, едва сдерживаясь, чтобы не нарушить свой второй приказ: никого не убивать без надобности. Дом был хороший, насколько я мог судить, сравнивая его с домом Роберты. Мягкая мебель, ковры, цветы в вазах. — Хорошо живёте, как я посмотрю.
На одной из стен в просторной гостиной висел портрет, на котором молодой улыбающийся Паскаль с румянцем на щеках был в окружении своей семьи. В числе которой оказался и тот самый мужик, который сейчас отползал от меня, прикрывая рукой разбитый нос, заливший ему всю грудь кровью. Ползал он не очень резво, а за мной топтались за порогом ещё пять гвардейцев и Маэстро, желавший поскорее войти, поэтому я придал мужику ускорения пинком.
— Папа! — воскликнула одна из присутствующих девушек в голубом платье и бросилась к мужику, игнорируя меня, хотя я видел: боялась. Упав на пол и прикрыв отца руками, она посмотрела на меня снизу вверх с нескрываемым ужасом.
— Переверните здесь всё, — приказал я гвардейцам, и пока они наводили в доме новый лоск и красоту, отшвырнул девушку в сторону, поймал мужика за отвороты сюртука и поднял над полом, а потом впечатал его спиною в стену рядом с портретом. — Папа, значит, да? И Ричарду тоже папа или кто-нибудь ещё? — спросил я, хотя в целом мне было плевать на степень их родства.
— Пощадите, — взмолился он, боясь даже пошевелиться в моих руках. Пот градом катился по его искажённому ужасом лицу.
— А ты пощадил его, когда в землю живого закапывал? Или, может быть, ваш ненаглядный Орден пощадил его, когда намеренно превратил его в того, кем он теперь является? Или ты думал, он по своей воле проснулся после смерти? Что-то вас, дышащих, как к стене прижмёшь, так вы скулить начинаете, а если с протянутой рукой к вам, то вы эту руку и рубите.
— Не надо, пожалуйста. У него сердце больное! — Всё та же девушка в голубом вцепилась в локоть моей руки, пытаясь освободить отца. Остальная семья только по углам забилась и голосила, прикрыв головы руками.
Я отшвырнул мужика от себя в тот угол, где сидели члены его семьи, и поймал уже её за руку. Что ж, если она так охотно идёт на контакт сама, то с ней и поговорим.
— Сердце больное, посмотрите-ка, — выплюнул я ей в лицо. Она пятилась от меня, пока не упёрлась спиною в стену, а я шёл за ней. — А у него, — я кивнул на портрет, — оно не больное? Или ты думаешь, почему он пришёл к вам?
— Все вы — нелюди, — провыл мужик в углу. — Сердца у вас нет, нежить проклятая.
— Нелюди? Нежить? — Я повернулся к нему, но девушка, которая мгновение назад пыталась высвободиться из моей хватки, теперь сама прикладывала все усилия, чтобы удержать меня на месте, обхватив руками за талию. Я мог бы отшвырнуть её одним движением, бросить в стену с такой силой, чтобы она больше не поднялась, но не стал. Я снова повернулся к ней и, поймав за талию, чтобы не сбежала, наклонился к самому лицу. — Скажи-ка мне, если у нас нет сердца, то какого такого Света нам всё ещё может быть больно вот здесь? — Я хлопнул себя по груди кулаком, как когда-то это сделала Матильда. Девушка ничего не ответила, просто молча застыла в моей хватке, глядя на меня огромными испуганными глазами того же чистого голубого цвета, что и её платье. Мне даже прислушиваться не надо было, чтобы слышать, как быстро бьётся её сердце в груди.