Однажды Кострова, прихватив с собой Машу, тоже выехала со всеми. Маша очень огорчалась, что не смог поехать Кирилл. В этот день он подменял кого-то не на своей, а на другой печи. Сам напросился на подмену, объясняя, что у каждой печи своя жизнь, и он, Кирилл, как член технологической группы, должен не только знать ее, но и в какой-то степени влиять на нее. Он готов был работать круглые сутки, чтоб убедиться, что печи могут давать не шесть, а семь выпусков чугуна. Вечерами просиживал в технической библиотеке, твердо решив с осени поступить в техникум.
А Маше хотелось, чтоб их любовь хоть раз вырвалась из дыма и железа в царство природы, где и дышится легко, и любится весело. Всю дорогу она была грустной, задумчивой, и Вера Михайловна напрасно надеялась ее развеселить.
Они не стали разбивать палатку, а расположились на берегу в тени высоких деревьев. Озеро, окруженное горами, блестело, как дно хрустальной чаши. На воде скрипели уключины, и с лодок доносились песни, смех.
Листья на деревьях никли, как заморенные. Но все-таки эти деревья были настоящие, а не те, ржавые, что пылились у цеха. На выжженных косогорах было больше желтых камней, чем степного ковыля, но земля здесь все равно пахла цветами.
Если б был Кирилл… Маша вытянулась на траве и, заложив руки за голову, стала смотреть в небо. Рядом сидела Кострова, обхватив колени руками, и раскачивалась в такт ударявшим о берег волнам. «Тоже одна», — подумала Маша. Сбивчиво, каким-то не своим голосом она заговорила:
— Заели Кирилла печи. Лучше вернуться ему к отцу в деревню. Работал бы трактористом.
При слове «ему» она запнулась, не зная, как выразиться, чтоб Кострова поняла, что и она, конечно, уедет с Кириллом.
— Дояркой будешь? — с легкой усмешкой спросила Кострова, вглядываясь в лицо Маши.
Не дождавшись ответа, Вера Михайловна выпрямилась, оперлась на руку и сказала с укором:
— Как ты могла подумать, что Кирилла можно оторвать от печей? Печи — призвание Кирилла.
Маша закрыла лицо руками, лежала не двигаясь.
— Порой женская сила, как шелковая нитка, крепче каната держит, — мягко продолжала. Кострова. — Только не надо живого человека канатом к себе привязывать. Ему надо дышать, разминать мускулы, оставаться тем, кто он есть.
Кострова положила на плечо Маши руку и посмотрела на нее с ласковой улыбкой:
— Ты не понимаешь своего счастья, но оно все равно с тобой.
С озера доносились обрывки разговора, девичьего смеха. Вдруг на небо набежало темное облачко, и закапал дождь. Сначала он шел медленно, словно из капельницы падали с высоты капли и расходились по воде кружочками. Но вот в горах ударил гром, и вода в озере потемнела, как вспененная сталь. Дождь пошел быстрее, гуще, и вскоре серая кисея повисла над водой и скрыла противоположный берег, будто озеро переполнилось и разлилось без края.
Где-то, скрытые туманом, шумно высаживались из лодок отдыхающие. Маша и Кострова поднялись с земли, прислонились к стволу дерева. Верхушки высоких сосен чуть-чуть колыхались от слабого ветра. Но и этого легкого ветерка оказалось достаточно, чтоб разметать тучки, разорвать пелену над озером. Быстро набежавший дождь слабел, капли падали реже. Гром прогремел вдали глуше. Над водой низко пронеслась какая-то маленькая белая птичка, весело щебеча. В озере заискрилось солнце.
Маше стало вдруг легко, спокойно на душе, словно короткий дождь смыл грусть и печаль с ее сердца. Она прижалась к Вере Михайловне и уже своим привычным голосом сказала, наклоняясь к уху:
— Я дура. В войну лишилась родителей и теперь боюсь потерять Кирилла.
Раздвигая кусты, на поляну вышел Верховцев. Весь мокрый, он придерживал на плече весло, с которого свисали плети водорослей. При виде его Кострова и Маша не удержались и громко расхохотались. Инженер остановился, покорно опустил весло, неловко переступая с ноги на ногу.
— Я вас всюду искал, — сказал он, не решаясь в таком виде приблизиться к ним.
— А мы, как кукушки, прятались в лесу, — ответила Вера Михайловна. — Маша, давайте разжигать костер, надо обедать.
Осмотревшись, они быстро стали собирать валежник и носить его к берегу. Верховцев, чувствуя себя неудобно без дела, положил весло и тоже стал отыскивать сухие ветки.
— Вы лучше достаньте спички, — крикнула ему Кострова.
Верховцев пошел вдоль берега. То там, то тут тоже начинали разводить костры. Он скоро вернулся с коробкой спичек. Тонкие прутики вспыхнули и стали разгораться с веселым треском, распространяя крепкий, густой запах сосны. Вера Михайловна заставила Верховцева снять рубашку и развесила ее сушить на торчавшем из земли пне. Став на колени, Верховцев раздувал огонь, Маша развязывала узелок привезенной с собой еды: нарезанные кусочки хлеба, несколько копченых вобл и бутылку розового суфле. Вера Михайловна достала аккуратно увернутые Юлией Дементьевной в бумагу пирожки с картошкой, жаренные на масле. Верховцев принес маленький чемодан и извлек бумажный кулек с твердым печеньем и банку тушеной говядины.