— Мы плавим чугун. Можно его давать столько, сколько железа в руде. Но в этом не будет особой заслуги доменщиков. Надо уметь управлять агрегатом, умело пользоваться сырьем — рудой и коксом.
«Главное, человеческий фактор», — вспомнила она. Услышав за спиной шорох, оглянулась: по проходу к сцене пробирались Гущин и Рогов. Кто-то потеснился, уступая им место. Бартенев помолчал, ожидая, когда усядутся гости.
Ей запомнилось лицо сидевшего рядом Буревого. Широкий, исчерченный складками лоб мастера блестел от капелек пота. Вытянув шею, весь подавшись вперед, Павел Иванович шевелил губами, как будто повторял за Бартеневым каждую фразу.
— Люди, работающие на печах, — говорил Бартенев, — это контролеры, технологи, а не диспетчеры, бегающие за ковшами и паровозами.
С далеких рядов раздался звенящий голос Дроботова:
— А кто освободит их от беготни?
— Сами себя, — спокойно ответил на реплику Бартенев и добавил: — Прежде всего — инженеры.
Короткими, литыми фразами он излагал ясные конкретные задачи перед каждой категорией рабочих.
Не дожидаясь, когда сойдет со сцены Бартенев, попросил слова Буревой. Он провел рукой по гладко выбритому подбородку и сказал:
— Я сидел, слушал и понял, что начальник правильный узел завязывает. Нам, особенно практикам, надо учиться править печью. Хоть трудно, но пошли и идем к этому. Учимся.
Она ожидала, что Павел Иванович с привычной чуть грубоватой прямотой обратится к Рогову и выскажет идею «общего фронта с горняками». Но Буревой заговорил о другом:
— У нас инженеров в цехе много, — рассекая рукой воздух, сказал он. — Все инженеры в начальниках ходят: тот — заместитель по сырью, тот — по оборудованию, третий — начальник блока, четвертый — начальник смены. Все начальники даже по телефону шкуру снимают, а у горна их не увидишь. Надо бы пересмотреть им квалификацию.
В зале возник шум голосов. Буревой сел. К столу вышел Верховцев. Его внутреннее возбуждение выдавали усиленно двигающиеся брови. Словно продолжая мысль Павла Ивановича, он заговорил об инженерной части:
— Нам, инженерам, нужно ясно представить, что усовершенствовать, что изменить на каждом участке, на каждой печи и к чему звать людей. Каждый должен заболеть какой-то идеей.
— Хватит одного идейно-ненормального, — крикнул с задних рядов Дроботов.
Верховцев окинул взглядом свою сутуловатую фигуру:
— Я за то, чтоб в цехе было больше идейно-ненормальных. — Слова были встречены дружным добродушным смехом.
После Верховцева выступал мастер пятой печи Гнедков. Приглаживая ладонью жесткие седеющие волосы, он медленно сказал:
— Иной раз ищешь дефект в печи, а он, дефект-то, в нас самих скрывается. Печь нас не подведет, если мы друг друга подводить не будем.
По временам в открытые форточки врывался свистящий шум воздуходувок, словно устав от работы и наглотавшись густого дыма, они делали глубокий выдох. В окно виднелся расплывчатый силуэт доменной печи. Уже не раз он озарялся матовым сиянием. Но люди, сидевшие в красном уголке, не замечали менявшихся за окном картин и звуков. Для них это была привычная обстановка, и шум печей не мешал им, как не мешает дома тиканье часов. А может быть, они не слышали его потому, что их глаза и слух были сосредоточены на трибуне, от которой шли в зал взволнованные слова:
— Не трудно любую работу сделать, к этому мы привыкли. Работой живем, — горячо говорил Орликов. — Конечно, инженеру легче. Когда печи идут горячее, дают чугуна больше, никто не чувствует этого так сильно, как мы, горновые.
Каждый выступающий представился Вере Михайловне солдатом цехового фронта. Вместе они являли силу, которая могла взять любой подъем, противостоять любой демагогии. Может быть, это почувствовал и Барковский. Всегда на собрании принимавший позу надменного молчальника, на этот раз он не выдержал и попросил слова.
— Человечество еще не определило границ достижимого ни в одной области науки и техники, — в своей неизменной манере начал он. — Тем более не определены эти границы в доменной практике. Новые открытия свершаются не у горна печи, а в исследовательских институтах и лабораториях.
— Примитивные цеховые опыты не могут сегодня дать тонны чугуна, а мы, как здесь говорилось, должны давать чугун, — с деланным спокойствием продолжал он. — Опыты мешают, ведут к авариям.