На секунду я думал поехать к ней домой и поцеловать её на прощание, на случай, если это будет моя последняя возможность. Я не знал, куда меня отправят — Ирак был довольно хорошей ставкой, — но даже если я не подорву себя на мине, я интуитивно понимал, что у неё очень быстро появится парень в колледже. Она ведь ехала в Гарвард, черт возьми. Те парни быстро увидят, какая она удивительная.
Но я не поехал. Я всегда хотел, чтобы она думала обо мне как о своём герое, и я не мог позволить себе это испортить.
Как я испортил это на этой неделе.
— Чёрт, в восемнадцать лет я был умнее, чем сейчас, — пробормотал я, аккуратно складывая письмо и убирая его с фотографией обратно в конверт.
Когда я ставил коробку обратно на полку, я заметил своё отражение в зеркале на внутренней стороне дверцы шкафа. Я повернулся, чтобы взглянуть на себя.
Мне не понравилось то, что я увидел.
Я попытался расправить плечи, поднять подбородок, втянуть живот. Но это было бесполезно. На меня смотрел тот же мудак.
С яростью я захлопнул дверцу шкафа и начал готовиться ко сну, хотя было ещё не девять. Я просто хотел, чтобы этот чёртов день закончился.

Но я не мог уснуть.
Я ворочался, ругался, переживал, постоянно смотрел на часы. Девять часов. Десять часов. Одиннадцать.
Чёрт возьми, я был вымотан. Почему, черт возьми, я не мог уснуть?
— Потому что ты обязан извиниться, придурок, — сказал голос в моей голове. — Ты сегодня вел себя с ней как подонок, и она сядет на самолёт завтра и будет ненавидеть тебя навсегда, если ты ничего не скажешь.
Но разве это не лучше? Почему она не должна меня ненавидеть? Я себя ненавижу.
— Ты был её героем. Она думала, что ты смелый. А теперь ты даже не можешь встать с кровати и извиниться? Твой отец бы тобой гордился.
— Ладно, ладно. Просто замолчи, — буркнул я в ответ голосу, сбрасывая одеяло. — Я встану с кровати, я извинюсь, я ещё раз попробую объяснить, почему лучше, чтобы она не оставалась здесь, но только замолчи, черт возьми.
Я мельком взглянул на свой костюм в шкафу, тот, который собирался надеть этой ночью, но в итоге натянул джинсы и армейскую рубашку с пуговицами. Закатывая рукава, я снова посмотрел на своё отражение и пожалел, что не побрился сегодня, но теперь уже поздно.
Надел кепку, схватил ключи и вышел. У меня была одна цель — заставить её простить меня.
Простить меня и уехать.
Тогда я смогу снова уснуть.
26
МЕГ
Свадьба Фрэнни была прекрасной.
Вся ферма была украшена. В саду, где проходила церемония, из деревьев свешивались фонари, а вдоль прохода стояли свечи. По спинкам стульев были развешаны гирлянды из осенних листьев. Воздух наполнял запах горячего яблочного сидра с корицей.
Фрэнни никогда не выглядела счастливее, когда мой отец вел её по проходу к Маку, который едва сдерживал эмоции, увидев её. Мои же эмоции были утрачены безвозвратно — я сдерживалась до самой церемонии, но как только заиграла струнная квартет, слёзы потекли рекой. Рядом со мной во втором ряду Сильвия взяла меня за руку, и мы обе, не стесняясь, рыдали, наблюдая, как наша младшая сестра, словно ангел, направляется к любви всей своей жизни. После того как мой отец пожал руку Маку и сел, к нам тихо присоединилась Эйприл.
— Тебе платок? — шепотом спросила она. — Я принесла целую кучу.
— Спасибо, — ответила я. — Я вся в слезах.
Я успокоилась во время клятв, но когда священник объявил их мистером и миссис Декланом МакАллистер, я снова разрыдалась, аплодируя и плача одновременно.
В туалете я вытерла лицо, снова накрасила глаза тушью и позировала для семейных фотографий. Оставалось только надеяться, что на снимках я не буду выглядеть как олень с красным носом.
На банкете я сидела за столом с родителями, Бреттом и Сильвией, Эйприл и Генри ДеСантисом, виноделом из Кловерли. Два стула оставались пустыми — один для Ноа и один для жены Генри. Я сказала матери, что Ноа сегодня с семьёй, так как его сестра только что родила, и она поверила в эту ложь. Генри же сказал, что его жена страдает от мигрени.
— Мне жаль, что Рене плохо, — сказала мама Генри во время ужина.
— Спасибо. Ей будет жаль, что она пропустила все это, но она... последнее время она не совсем в себе, — ответил он, казалось, смущённый своими словами, и быстро вернулся взглядом к своему куску ростбифа.