Я вернулся в комнату.
Мой брат сделал большой глоток пива.
Часть семейной истории была ему известна: сразу же по окончании войны наша мать ушла от нашего парализованного после инсульта отца, — и эта часть не выглядела слишком привлекательно. Однако не более привлекательной была и та часть, о которой он не знал.
«Глотни же как следует, мой везучий американский братец, ведь у тебя так мало плохих воспоминаний, что ты прибыл за ними издалека в Голландию!»
— Тебе известно, кто такая Анна Франк? — спросил я.
— Конечно! — Уиллем ответил тоном коренного голландца, оскорблённого в его лучших национальных чувствах.
— Когда полицейские явились арестовать её семью, они прошли прямиком в их тайное укрытие.
— Да, я знаю об этом!
— Это означает, что кто-то выдал их.
— Кто же это сделал? — спросил он.
— Ты!
2
— Ты только слушай, просто слушай, я расскажу тебе всё! И я буду называть нашего отца моим отцом, потому что ты тогда ещё не родился.
Итак, мой отец был угрюмым молчуном, когда бывал трезвым, но, напившись, он становился сентиментальным. Между прочим, и я вырос таким же!
Будучи мальчишкой, я всегда радовался, видя его наливающим себе какую-нибудь выпивку. Наблюдая, я изучал, сколько времени требуется каждой жидкости, чтобы смягчить его. Чем светлее был её цвет, тем скорее это совершалось.
Нужно проскользнуть в дверь на кухню и быстрым взглядом определить — не прояснилось ли уже его лицо? Тогда можно без опаски направляться прямо к нему. Но ни в коем случае не раньше! Иначе он мог просто вышвырнуть меня вон. Отец не выглядел богатырём, но у него были сильные руки, покрытые ожогами и шрамами.
Однажды я спросил у него название коричневого питья.
— Пиво! — Отец всегда поощрял мой интерес к наименованиям каких-либо блюд или напитков.
— Оно делает тебя счастливым слишком медленно!
Мгновение он сидел озадаченный услышанным, и я испугался, что разозлил его. Но затем он улыбнулся, обхватил меня рукой и притянул к себе.
— Ты чертовски сообразителен, Йон! — сказал он.
Как я любил те редкие минуты, когда отец хвалил меня, называя при этом по имени!
— Да! — подтвердил он. — Пиво в самом деле действует медленнее. Но его приятно пить! Ты знаешь, кто его придумал?
— Кто же?
— Египтяне! Те самые, которые построили пирамиды!
Мне показалось невероятным, чтобы эти таинственные люди, всегда двигавшиеся боком на картинках в моих книжках, могли создать пиво. Но так сказал мой отец, и, следовательно, это было правдой! Он знал всё о кушаньях и напитках, так как работал шеф-поваром в ресторане отеля и очень гордился своей профессией.
Кулинарии он выучился во Франции и с удовольствием рассказывал об этом. В одной французской кухне, где отцу довелось работать, висел лозунг: Вы выбрали почётное занятие!
Иногда он произносил эти слова по-французски: Vous avez choisi un métier noble! — потому что их звучание напоминало ему те времена.
Однако в нём не зародилась любовь к французам: «Они худшие сукины дети на этом свете!» — поминал он их одним из своих излюбленных выражений.
В какой-то из дней отец придвинул ко мне свой стакан с пивом.
— Попробуй это, Йон! — сказал он. — Отхлебни глоток!
Я быстро взглянул на него — правильно ли я понял? Отец кивнул.
Подняв стакан обеими руками, чтобы не пролить ни капли, я отпил содержимое. Оно имело горький вкус. Я сказал, что мне понравилось, но он засмеялся, так как видел мои скривившиеся губы. Тогда я схватил стакан и сделал большой глоток, что заставило отца засмеяться опять, но уже иначе.
Немного позднее я вышел на улицу. Не знаю, что так подействовало на меня: время, проведённое с отцом, или пиво, но на несколько минут весь окружающий мир — каналы, деревья, небо — превратился в витражное окно, сквозь которое струился свет. Я чувствовал себя так, будто Всевышний отметил меня своим вниманием с обратной стороны небосвода!
Свою мать я любил, когда она подпевала, слушая радио, или когда она ласкала меня, но я ненавидел её, когда она была неуважительна к отцу. Мне не всегда было понятно, что она говорила ему, но я всегда различал злобу или — ещё хуже — презрение.
Конечно же, она была любезна с ним, когда они выходили развлечься или когда он выдавал ей деньги на новые наряды. Ей нравилось развлекаться и одеваться красиво.
Иногда мать говорила о себе так, будто речь шла о другом человеке:
— Тебе досталась самая прелестная девушка нашей школы, и она не желает постоянно ходить в домашней одежде!
Если отец был в подпитии, то он просто отшучивался:
— Она до сих пор самая прелестная! Но я не возьму её развлекаться… пока она не купит себе новое платье!
И он бросал несколько гульденов на стол.
Когда же ему нечего было выпить, он слушал, тяжело насупившись, пока наконец не вскидывал в бешенстве голову, извергая громовые раскаты брани. За всю свою жизнь я не встречал кого-нибудь, кто умел так материться, как мой отец!
Затем, случалось, они скандалили, дрались, швыряли друг в друга всё, что подворачивалось под руку. Я был вынужден в такие минуты уходить из дома, протискиваясь мимо велосипедов в прихожей.
До сих пор не могу забыть щелчок захлопывавшейся за моей спиной двери, кирпичные стены домов, голые деревья, замёрзшие каналы с людьми, скользившими по льду на коньках…
Мне хотелось умчаться вместе с ними прочь отсюда и никогда не возвращаться назад!
Но я немедленно забывал об этих помыслах, стоило отцу вновь заговорить со мной.
— Даже Королева просыпается голодной! — Мой отец произносил эту фразу с особым смаком, и я никак не мог уразуметь, что он имеет в виду. Конечно же, Королева просыпается голодной, ведь она спала и ничего не ела!
Потом я понял, что суть была в дополнительном словечке даже.
«Королева — весьма важная персона, но даже она просыпается голодной, и тем самым даже она похожа на любого другого человека. Целый мир просыпается по утрам голодным! Значит, мой отец выбрал лучшую работу в мире!»
Я выложил отцу свои рассуждения и услышал в ответ:
— Йон, завтра ты пойдёшь со мной!
На следующее утро отец взял меня с собой на продовольственный рынок.
Кроме множества людей и неумолкавшего гула голосов, рынок запомнился мне красными помидорами, которые казались ещё более яркими посреди овощного изобилия.
Отец называл мне различные виды рыбы и указывал те, которые предпочтительнее покупать.
Все торговцы приветствовали его. Одни — потому, что были с ним давно знакомы, другие — просто потому, что он солидный покупатель.
Отец представлял меня каждому:
— Мой сын Йон! Мой мальчик Йон!
— А как ты думаешь, что же было на завтрак у Королевы сегодня? — спросил он.
— Молоко и… помидоры!
Отец засмеялся и купил для нас свежепросольных сельдей и пару его любимых сэндвичей — стейк тартар на булке. Он запил еду пивом, но не предложил выпить мне, хотя теперь я был старше и уже пробовал пиво. Тем не менее, это был ещё один счастливый день в моей жизни!
И мы неторопливо направились домой.
3
Мирные оранжевые флаги в честь дня рождения Королевы Вильгельмины ещё висели повсюду в тот день, когда началась война.
Была прекрасная летняя погода. Окна окружающих домов были распахнуты. Я играл с мальчишками во дворе. Вдруг сразу со всех сторон послышалось нечто необычное — громкое радио, резкие возгласы, непривычные слова. Я побежал домой.
Моя мать с воплями металась по кухне взад и вперёд, дёргая посудное полотенце одной рукой и продолжая его удерживать в другой. Радио уже молчало, потрескивая.