Прошло ещё два часа.
За окнами темно, в эфировозке зажглись эфирные светильники. Тёма клевал носом, мелкий давно съел все припасённые пирожки, а здоровяк номер два всерьёз подумывал бросить это дело и пойти в трактир.
— Молодые люди, — к ним подошла кондукторша в форменной куртке. — Конечная остановка. Эфировозка идёт в депо.
— Чего⁈ — мелкий подскочил как ошпаренный.
— Того, — хмыкнула кондукторша, а затем повернулась к спящему Волкову. — Эй, молодой человек! Просыпайтесь, приехали!
Волков потянулся, зевнул совершенно не по-дворянски и потёр лицо ладонью, размазывая зелёную краску. Только поднявшись с места, он заметил группу своих преследователей.
— О, какие люди! — и приподнял бровь. — А я-то думал, куда подевались мои утренние фанаты.
— Ты… ты что, реально спал всё это время⁈ — мелкий аж задыхался от возмущения.
— И очень сладко, — Волков широко улыбнулся, обнажая белые зубы. — Люблю вздремнуть. Особенно под убаюкивающее покачивание эфировозки.
Пятеро прихвостней Ковалева переглянулись. Они потратили полдня! Измотали себя слежкой, а этот гадёныш просто спал⁈
— Ну что, господа? — Волков встал у выхода, глядя на всю гоп-компашку. — Продолжим нашу утреннюю беседу? Или может, по домам? О, вот и остановка. Ну, бывайте! — и вышел на улицу.
— Стой, сволочь! — гаркнул один из Инициированных.
— Эй, Волков, тормози! — мелкий со шрамом выскочил из трамвая. — Мы с тобой ещё не закончили!
Остальные тоже выскочили на улицу и выстроились полукругом — два здоровяка по бокам, Инициированные чуть позади. Злые, недовольные…
— Ну давайте, — я развернулся к ним, разминая затёкшую шею. — Только быстро. Мне, если не заметили, теперь километра три до дома топать.
— Чего? — Тёма опешил.
— Того, — повторил я ВЕСОМЫЙ контраргумент кондукторши и сам шагнул к ним. — Какого чёрта вы меня не разбудили, шпана подзаборная? Я, между прочим, после боя на арене еле живой. А вы что? Катались, значит? Развлекались?
Прихвостни переглянулись. В глазах искреннее недоумение — жертва не просто не боялась, она ещё и предъявляла претензии.
— Слышь, ты попутал что-то? — один из второкурсников шагнул навстречу. Вокруг его рук заплясал синий эфир. — Сейчас мы тебе быстро твоё место покажем!
— Моё место? — хмыкаю. — Тогда будь готов узнать своё.
— Всё, звиздец тебе! — второй Инициированный активировал защитный контур.
Похоже, мой послеобеденный отдых окончен. Время вечерней разминки.
Мелкий дёрнулся первым — классическая ошибка. Движение плеча выдало его рывок за секунду до атаки. Смещаюсь вбок по утоптанному снегу, перехватываю его за воротник и впечатываю харей в железную стойку остановки. Хрустнул нос. Тело безвольно осело.
Инициированный налетает сбоку. Падаю на спину, уходя от удара, при этом прихватив его за пальто. Дальше дело инерции — противник перелетел через меня. Делаю за ним кувырок назад, не отпуская захват, и вот я уже сверху. Бью его в скулу. Тут прилетает удар ноги от здоровяка. Вообще, бороться, когда ты в меньшинстве — хреновая затея. Одного свалишь, остальные запинают. Но на опыте можно. Предвидя удар, успеваю поставить блок, но меня всё равно швырнуло в сугроб. Перекат в сторону спас от стокилограммового Тёмы, прыгнувшего на место, где я только что лежал. Вскочить на ноги так и не успел — второй здоровяк сбил с ног, как регбист и припер к остановке. В ухо прилетел откуда-то удар, в глазах помутнело. Следующий — в скулу, голова мотнулась. Кто-то пробил в солнечное сплетение, выбивая воздух. Начал отбиваться наотмашь, но их было слишком много. Эфир делал их быстрее, сильнее. Очередной удар пробил мою защиту. Во рту кровь. Нужно разорвать дистанцию. Иначе забьют прямо здесь. Отпихиваю от себя прижимистого. Второго отталкиваю сапогом. Позади железное ограждение остановки — метра полтора высотой. Прыгаю, хватаясь, и перемахиваю единым движением. Тёма рванул следом — предсказуемо. Приземляюсь и резко разворачиваюсь, ловя момент, когда он зависает над оградой. В такой позиции не уклониться, разве что умеешь летать. Бью ему точно в челюсть — шлепок, сдавленный рык, и туша падает ничком, впечатываясь рожей в брусчатку.
Остальные оказались умнее — перемахнули ограду поодаль. Ближний второкурсник метнулся в атаку, встречаю его прямым, но шустрый гадёныш извернулся, как заяц. Руки сомкнулись на мне сзади — классический удушающий. Второй налетел спереди, пробил в ухо. В глазах вспыхнули звёзды. Ещё один — под рёбра, лёгкие обожгло болью. Третий — самый плотный впечатался в печень.
Сплевываю кровь. Запрокидываю голову, вкладывая в удар затылком все силы. Хрустнул нос державшего меня ублюдка, но хватка не ослабла. Пытаюсь вывернуться…
И вспышка острой боли под рёбрами. Время замедлилось. В свете фонаря блеснуло лезвие — красное. Красное? Почему?
— Ты что творишь, Славик⁈ — чей-то испуганный вопль.
Славик отступил на шаг, глядя на окровавленный нож в руке.
Захват разжался, падаю на четвереньки.
— Бл*дь, бл*дь, бля*дь… — здоровяк попятился, бледный как мел.
— Валим отсюда! — истеричный крик. — Валим нахрен!
Топот по снегу. Они бросились врассыпную, оставив меня с растекающимся по белому снегу алым пятном. Кашляю, сплёвывая кровь. Как-то однажды пыряли меня ножом в подворотне. Неприятное дежавю…
…
Тишина накрыла Петербург. Снежинки кружились в свете фонарей — медленные, невесомые. Я лежал на снегу, разглядывая клочки тёмного неба между домами. Боль отступила, сменившись оцепенением. Кровь на снегу казалась чёрной, как разлитые чернила на белом листе. Красиво, если подумать. Даже в смерти есть своя эстетика. Выходит, я вот-вот умру?
Но…
Зачем?
Зачем меня забросило сюда, в это тело, в эту жизнь?
Не то чтобы жалуюсь — новая судьба, новые возможности, целый мир для изучения. Но о спокойствии можно было забыть с первого дня.
Не успел даже ни дня потренироваться нормально — сплошная возня с местными.
Губы искривились в горькой усмешке. Сила… Какая ирония. Без неё ты никто — пыль под ногами, объект для насмешек, мальчик для битья. Все вытирают об тебя ноги, все пытаются доказать своё превосходство. А обретёшь силу — и что? Думаешь, наступит долгожданный покой? Как бы не так. Просто новые враги, новые вызовы, новые претенденты на твоё место. Сильный не может позволить себе расслабиться — всегда найдётся кто-то, жаждущий спихнуть тебя с вершины.
Что же получается? Жизнь — это выбор между вечным унижением и бесконечной борьбой? Других вариантов нет?
Снежинки падали на лицо, мгновенно тая. Или это слёзы? Бред. Я не плакал даже в прошлой жизни. Просто снег.
Сознание начало уплывать. Тьма наползала, затягивая мир перед глазами в воронку небытия. Последнее, что мог разглядеть — тонкий серп луны, выглянувший из-за облаков. Холодный и острый, как лезвие.
— Волков?
Знакомый голос прорезался в темноте. Пытаюсь повернуть голову, но тело больше не слушалось. Тьма сомкнулась, утягивая в бархатные объятия. Может быть, это и к лучшему. Говорят, третья жизнь — самая счастливая…