Рука болела чуточку меньше — немного подлечил её, но визуально всё осталось прежним.
Скрип двери нарушил монотонность дня. Слышу знакомые торопливые шаги и приподнимаюсь на шконке.
— Саша! Сашенька! Внучочек! — раздался дрожащий от волнения и слёз голос.
Бабулька остановилась у моей камерой в сопровождении конвоира. Волосы под темно-зеленым платком, глаза покраснели от слёз, а старческие пальцы, сжимающие не менее старую сумку, дрожат.
— Господи, что они с тобой сделали⁈ — она ахнула, увидев моё опухшее лицо и руку.
Подхожу к решётке. Её пальцы тут же потянулись ко мне, касаясь щеки с осторожностью, на которую способны только матери и бабушки.
— Всё в порядке, бабуль, — улыбаюсь ей, да пободрее, чтобы не переживала. — Небольшая потасовка с сокамерниками, ничего страшного.
— Сашенька, я только утром узнала… Мне сообщили, что ты под следствием, что тебя обвиняют в…
— Это недоразумение, — перебиваю, не желая, чтобы она произносила слово «поджог». — Всё прояснится, вот увидишь. Лучше скажи, ты как? И где будешь жить?
— У Лидии Петровны, — она вытерла глаза краешком платка. — Ректор прислала записку, предложила комнаты в общежитии Академии… Но что молодежь стеснять.
Непросто ей сейчас. Потеря дома, лавки, всех семейных реликвий и воспоминаний — такое бьёт сильнее, чем физическая боль. И теперь ещё единственный внук за решёткой, с разбитым лицом.
— Всё наладится, бабуль, — беру её за руку. — Мы восстановим лавку, обещаю. Может, даже лучше прежней будет.
— Какая лавка, Сашенька, — она покачала головой. — Главное, чтобы ты был в порядке, чтобы тебя не… не…
Она не смогла закончить фразу. Может боялась, может не хотела накаркать. Старики часто верят во всякое. Но одно понятно — даже сейчас, потеряв всё материальное, эта удивительная старушка нисколько не сомневалась в моей невиновности. Странное чувство зашевелилось в груди — что-то похожее на стыд. Я не её настоящий внук, я ведь чужак, занявший тело её Сашки. И всё же её родственная любовь трогала меня до глубины души. Любовь за то, что ты просто есть, без всяких условий.
— Извините, — раздался строгий женский голос.
Мы с бабулей обернулись. В коридоре показалась следователь Елагина.
— Вера Николаевна, — обратилась она к бабушке. — Я следователь Елагина, веду дело вашего внука.
Бабуля выпрямилась, в глазах мелькнула сталь — отголосок того дворянского достоинства, которое не смогли вытравить ни годы бедности, ни превратности судьбы.
— Меня уже допрашивали утром, — произнесла она неожиданно жёстко. — Я сказала всё, что знаю. Мой внук не имеет отношения к пожару.
Елагина кивнула:
— Я проверила показания вашего внука, — и повернулась уже ко мне. — Курсант Волков, таверна «Сонный карп» подтвердила ваше пребывание там в течение последних трёх дней. Хозяин заведения и служащие опознали вас по портрету.
Киваю, ожидая продолжения.
— Однако, — продолжила следователь, — это не доказывает вашей непричастности к пожару. Вы могли забыть выключить эфирный нагреватель перед уходом из лавки. Пусть не по злому умыслу, а по неосторожности, но это также наказуемо по закону. И, учитывая масштаб ущерба, наказание может быть весьма суровым.
Бабушка крепче сжала мою руку:
— Это невозможно! Саша всегда был очень аккуратен с эфирными приборами…
— Вера Николаевна, — мягко прервала её Елагина, — я лишь излагаю факты. Пока идёт полная экспертиза места пожара, ваш внук должен оставаться как минимум невыездным из города и, возможно, под стражей.
— На каком основании? — возмутилась бабуля. Она прям боевая у меня, хе-х. — Если нет доказательств вины?
— Таков порядок, — Елагина развела руками. — Впрочем, я не исключаю и другой версии. Возможно, это действительно был поджог, но совершённый другим лицом. Расследование продолжается. Если появятся новые данные, непременно сообщу вам.
Она повернулась, чтобы уйти, но бабуля окликнула её:
— Постойте, следователь. Скажите честно, что думаете. Сашу выпустят?
Разноцветные глаза Елагиной смягчились:
— Это зависит не от меня. Но лично от себя могу пообещать, что сделаю всё возможное, чтобы добраться до правды и установить справедливость.
— Спасибо вам, — поклонилась ей бабуля.
— Пока не за что. Берегите себя, — поклонилась следователь в ответ и удалилась.
— Сашенька, — прошептала бабушка, — что же теперь будет? За такие преступления отправляют на северный фронт, или рудники…
— Не волнуйся, — говорю ей спокойно. — Я выйду отсюда, и начнём жизнь заново. У меня даже план есть.