Ко мне больше не лезли. Ещё в самом начале пути, на второй день, охранник Степан — решил «проверить молодого». Подошёл, начал быковать, что-то там про «петушиный угол» и «правила жизни». Я тогда просто посмотрел на него. Не зло, не угрожающе. Просто посмотрел взглядом человека, что видел вещи похуже пьяного тупицы и знает сотню способов убить его голыми руками за пару секунд. Видимо, что-то такое он в моих глазах и прочитал. Потому как заткнулся на полуслове, побледнел, пробормотал что-то невнятное и отвалил. С тех пор ко мне никто не лез. Пару раз Митька и Захар пытались завязать разговор — из любопытства или просто от скуки, черт знает, но я отвечал односложно, не поддерживая беседу. «Да», «нет», «не знаю». Друзья мне здесь не нужны. Союзники? Возможно, но только по необходимости. А болтать по душам? Не по мне такое. Лучше помедитировать.
Вот и сейчас они что-то там тёрли между собой, пытаясь перекричать скрип колёс и завывание ветра.
— Да когда ж приедем-то, мать их⁈ — ныл купец Захар, кутаясь в рваную телогрейку. — Седьмой день уже! Замёрзнем к чертям собачьим!
— А ты думал, на курорт везут? — хмыкнул Митька, ловко сворачивая самокрутку из припрятанной дряни, которую громко обозвал табаком. — «Чёрный Лебедь», папаша! Теплее уже не будет, зуб даю! Говорят, медведи белые там строем ходят и водку из самовара пьют, шоб не замерзла!
— Брехня, — буркнул убийца Фрол-Егор. — Нет там ни хрена. Только снег, лёд и смерть.
— Ох, мне бы сейчас… — мечтательно протянул Степан, глядя в потолок. — В «Золотой Якорь»… там девки… пиво рекой… эх! А потом морду кому-нибудь набить… хорошо!
— Во-во! — подхватил Митька. — Я как-то раз, на Невском, такую фифу обчистил! У неё в ридикюле, прикиньте, не только кошель тугой, а ещё! Флакончик французских духов и… кружевные панталоны! Запасные, видать! Я те панталоны потом за бутылку водки толкнул!
— Идиот, — снова буркнул Фрол-Егор. — Духи надо было толкать. Дороже стоят.
— Да что вы всё о бабках, да о бабах! — взвыл Захар. — Жрать охота! До смерти! Вчерашняя баланда… да разве ж это еда⁈ Вот у меня в трактире… поросёнок молочный с хреном, да под рюмочку анисовой…
Сижу и слушаю этот незамысловатый трёп. Обычные разговоры людей, лишённых будущего и пытающихся согреться воспоминаниями. Каждый цеплялся за какую-то свою иллюзию: Митька — за воровскую удаль, Степан — за пьяный разгул, Захар — за сытую купеческую жизнь. Только убийца ничего такого не припоминал.
Мне же всё равно. Пусть болтают. Пусть вспоминают. Ноют. Их судьба меня не касается.
Откидываюсь на борт, закрываю глаза.
Так проходит час.
Второй.
Третий.
Трёп моих попутчиков уже порядком надоел. Истории про «фиф», «поросёнка» и «кружевные панталоны» повторялись по третьему кругу. Скука.
Ещё и пузатый купец Захар, видимо, окончательно отчаявшись найти сочувствие в своих жалобах на судьбу, решил обратиться ко мне. Либо просто задумал разбавить свой монолог новой жертвой.
— Эй, парень… — он поёрзал на своей толстой заднице, пытаясь повернуться. — Сашка, да? Ты ж вроде помоложе нас всех будешь… Как думаешь, а? Что нас там ждёт? Впереди-то? Может, не так всё страшно, как говорят? Может, амнистия какая будет к празднику? Или на работы отправят, а не на передовую? А?
Медленно открываю глаза и смотрю на него. Взглядом, безо всяких иллюзий. Тем, что смотрят на неизбежное.
— Всех нас ждёт смерть, — произношу мрачно.
И снова закрываю глаза.
Зачем обнадёживать человека, когда шансов практически нет? Пусть лучше сразу готовится к худшему.
Захар аж поперхнулся.
— Тьфу ты! Ну ты сказал! — пробормотал он. — Пессимист какой… Злой ты, парень. Не по-людски это.
— И то верно, — поддакнул Митька-карманник. — Чего сразу смерть-то? Может, и пронесёт. Я вот, например, живучий. Три раза пырнуть пытались — и ничего, как видишь, живой! И там выкручусь! Главное — смекалка и руки ловкие!