— Они считали также, — и медленно улыбаюсь.
Несколько её спутниц обменялись взглядами, кто-то хмыкнул.
Сама же она слегка склонила голову набок:
— Ясно, — и уголки её губ приподнялись в намёке на улыбку. — А ты симпатичный. Я представляла тебя гораздо уродливее. Обычно мужчины с такими амбициями похожи на горных троллей.
— Ты тоже привлекательна. В моём вкусе.
Среди её отряда раздался взрыв смеха.
— Ты слышала⁈ А малец-то не промах!
— Ого-го! Полегче, паренёк!
Мои товарищи тоже хмыкнули, один даже присвистнул.
Сама пепельноволосая фыркнула, но как-то странно. Будто моя реплика не оскорбила, а позабавила. Глаза заблестели ярче.
— Выживи, Волков, — натянула она капюшон плаща на голову, — и если увидимся вновь, проведём дуэль. Хочу проверить, действительно ли это было везение, или ты чего-то стоишь.
— Договорились, — не отвожу взгляда. — Имя?
Такие вопросы обычно не задаю, но она заинтересовала. Что-то в её манере держаться привлекло.
Пепельноволосая «Химера» заколебалась. Затем бросила:
— Альбина, — и махнула своим. — По коням!
Девицы дружно запрыгнули в конные сани, и возница хлестанул яков. Альбина запрыгнула последней, прямо на ходу, и глянула через плечо. Ловлю её прощальный взгляд, но подобное не расшифровать.
— ШЕВЕЛИТЕСЬ, ТУНЕЯДЦЫ! — прогремел голос Белова из лагеря. — ПОСТРОЕНИЕ НА ЗАВТРАК! ЛИБО ОСТАНЕТЕСЬ БЕЗ ЖРАТВЫ ДО ВЕЧЕРА!
— Ради всего святого, — простонал Митька, — неужели нельзя хотя бы сегодня пожрать без построения? Просто подойти и взять свою порцию по-человечески…
— Тогда это была бы не армия, а санаторий, — усмехнулся рыжий, берясь за верёвки саней. — Пошли, ребятки, кашу я точно пропускать не собираюсь!
Тяжёлые сани заскользили по утрамбованному снегу, оставляя борозды и расплёскивая воду из не до конца закрытых бочек.
Я же думаю о своём.
Альбина. Воительница. Как же падок я на сильных духом, и красивых на мордашки женщин. Подобные как острый нож — прекрасны, смертоносны и категорически не для слабых. Люблю овладевать такими.
…
После склада и разгрузки бочек мы приползли к столовой одними из последних. У входа в огромный шатёр, способный вместить сотню человек встретился третий взвод. Они как раз выходили, разговаривая с сытыми, довольными мордами.
Кормёжка в «Чёрном Лебеде» нечто вроде священного действа. Входишь в столовую, будь добр оставить обиды за шатром. Еда — константа, ради которой заключаются временные перемирия и забываются обиды. Всё остальное подождёт.
— Славка! — закричал Седой из нашей группы, завидев в толпе выходящих знакомого. — Жив, чертяка!
— Серёга! Я уж думал ты сдох первым! — Конопатый мужичок с перевязанной головой отделился от толпы.
Они обнялись, похлопали друг друга по спине, как старые друзья, случайно встретившиеся на чужбине.
— Представляешь, — возбуждённо начал Славка, — у нас такое! Минаева бородатого помнишь? Его сегодня командиром отделения назначили! После боя! И знаешь, за что?
— За красивые глаза? — хмыкнул Седой.
— Куда там! Он троих инициированных на тот свет отправил! Один на один! — Славка подпрыгивал от возбуждения. — Настоящий громила! Два метра ростом, плечи как комод! Все до усрачки его боятся! Даже сержанты обходят по дуге! Слыхал, он раньше медведей голыми руками душил! И сегодня эти ледяные козлы на своей шкуре почувствовали, каково это!
— Да у нас свой герой имеется, — негромко, но с гордостью отозвался Седой, кивнув в мою сторону. — Неофит, а двух подмастерьев уложил. Не каких-то там инициированных.
Славка вытаращил глаза:
— Врёшь! Не может неофит подмастерья завалить, не в этой жизни!
— Клянусь всем святым! — Седой даже перекрестился. — Своими глазами видел! Вон, Волков его зовут. Наш сержант сам подтвердит, что не брехня.
Не дожидаюсь, когда любопытные взгляды сконцентрируются на моей тушке, и прохожу в столовую.
Внутри запах варёного мяса, хлеба и почему-то дёгтя. Неприятно конечно, но по сравнению с вонью тюремной баланды Петербурга — парфюм. В центре фигачила теплом огромная печь, что многие раздевались до рубах.
Подхожу к раздаче, где здоровенная щекастая тётка отмеряла каждому порцию похлёбки из котла. Суп сегодня густой, наваристый, с кусками, кои можно, пожалуй, определить как баранину.
— Хлеб? — спросила тётка, плюхнув мне в миску двойную порцию.
С чего бы? Мож слишком тощий для неё и просто пожалела?
В любом случае отказываться от жрачки негоже, тем более от хлеба в этих краях, так что киваю.