Старший развернулся и ушёл, оставив нас на попечение лейтенанта. Тот чувствовал себя очевидно не в своей тарелке. Видать, впервые командует отрядом преступников.
— Внимание, отщепенцы! — выкрикнул он, стараясь придать голосу строгость, но вышло комично, от чего парочка зеков хихикнули. — Никаких разговоров! Постройтесь в две шеренги!
Под тычками копий стражников все мы выстроились в подобие строя.
— Слушайте внимательно, ибо повторять не буду, — начал Лукин, расхаживая перед первым рядом. — Вы находитесь в третьем лагере батальона «Чёрный Лебедь». Здесь северо-восточная граница Империи, буферная зона между нами и Ледяными Кланами. Жрать будете два раза в день, может даже три, если повезёт. Спать — в общих казармах, вон в тех юртах, — он указал на потрёпанные конструкции, покрытые шкурами и брезентом. — Подъём в пять утра, отбой в девять вечера. Утром тренировки, потом обед, потом тренировки, потом караул или работы по лагерю.
И сделал паузу, очевидно, ожидая вопросов, но все молчали. После чего продолжил:
— Я — лейтенант Лукин из штабных офицеров. Но по всем вопросам обращаться не ко мне. Срать я хотел на ваши хотелки. Все вопросы — к вашему лейтенанту. Вон она.
Лукин указал на фигуру вдали. Высокая, под два метра, тётка с короткими рыжими волосами и плечами, которым позавидовал бы любой грузчик. Неспешно рубила дрова. В одной руке топор, в другой — дымящаяся папироса. Белая рубаха облегала мускулистое тело, на поясе висел тесак, да такого размера, что им можно расчленить лошадь.
— Лейтенант Галина Куваева, — представил её Лукин. — Бывшая чемпионка Империи по борьбе. Посажена за убийство трёх мужчин голыми руками в таверне «Пьяный гусь» в Новгороде, — и тихо добавил, чтобы она не услышала. — Они, видите ли, назвали её «мужиком в юбке». Советую следить за языком, если не хотите умереть. — после набрал воздуха и выкрикнул: — Лейтенант Куваева! Прошу, подойдите!
Галина повернулась к нам. Голубые глаза жуткие, холоднее окружающей снежной пустыни. Затянулась папиросой и выдохнула дым через широкие ноздри, как сука, минотавр. Щелчком выбросила окурок и, воткнув топор в пенек, направилась к нашему строю.
— Добро пожаловать в ад, малыши, — подошла она ближе и взяла папку из рук Лукина. — Надеюсь, вы привезли с собой яйца. Они вам понадобятся.
После чего открыла ту. Пролистала с десяток страниц. Затем захлопнула и взялась обходить строй, внимательно изучая каждого. Тяжёлые, грузные шаги проминали снег с хрустом. Медленно раздавливали ледяные комки. О, и делала она это нарочно, дабы показать кто тут главный. Одним словом — мощь. Ходячая на двух крепких ногах. То и дело Галина останавливалась перед особо жалкими, заглядывала в глаза, и улыбалась без намека на радость.
— Та-а-ак, — протянула она, остановившись напротив купца Захара, трясшегося сразу от всего, и от страха и от холода. — Да не трясись ты, торгаш. Думаешь, быстро сдохнешь? Не-е-ет. Мы из тебя сначала свиное сало вытопим на полевой кухне. Потом и помрёшь.
Харя купца посерела, глаза забегали, ища спасения, но, увы, безуспешно.
— Я… я… — заблеял он. — П-п-помилосердствуйте… я могу быть п-п-полезен… я с-с-счета могу вести… к-к-казначеем…
— Счетоводов у нас с два мешка, — отрезала Куваева. — А вот пушечного мяса вечно не хватает.
И двинулась дальше по строю.
Остановилась напротив Степана — бывшего охранника таверны. Окинула его скучающим взглядом.
— Хм. Мышцы есть. Но мозгов, как погляжу, не завезли, — и постучала костяшкой пальца ему по лбу. — Тупое орудие, значит. Сойдёт для первой линии.
Степан хотел что-то возразить, но хватило ума заткнуться.
Куваева прошла дальше.
Митька-карманник попытался одарить её фирменной обаятельной улыбкой, по привычке пытаясь очаровать.
Она харкнула ему под ноги, снова открыла папку, сличила с номером на робе и хмыкнула:
— Ворюга? На мародёрство после боя сгодишься.
Таким макаром лейтенант прошлась по строю, раздав большинству «перспективы» в новой жизни. Лишь нескольких, включая меня, обошла молчанием. Уверен, ей было что сказать и нам, но просто приберегла на потом.
— Всем вам повезло, — объявила Куваева, закончив осмотр. — Сегодня не тренировочный день. А банный.
По строю пронеслось удивление.
Баня?
Здесь? На краю света?
— Не мечтайте, — оскалилась она, точь прочитав мысли. — Не будет вам ни парилки, ни кваску холодного. Банный день — значит моемся и стираемся. В проруби. — и указала мощной лапищей на замёрзшее озеро в сотнях метров от лагеря. — А то воняете хуже мертвечины.
— Но там же лёд! — не сдержался кто-то из края шеренги. — Вода ледяная!