Зал гремит от стареньких реприз,
Хоть они и плоски и похожи…
Вот он на трапеции повис,
И оттуда детям строит рожи.
На канате двадцать лет подряд
Подражает худеньким гимнастам…
Вдруг он смотрит в самый первый ряд —
Там жена с каким-то пидарастом.
Положил ей руку между ног
И в бинокль смотрит на арену,
Клоун и подумать-то не мог,
Что жена способна на измену.
Он с каната спрыгнул прямо в зал
И по головам пополз к проходу,
А народ от смеха умирал —
Очень было весело народу…
На глазах изменницы-жены,
Оглушённый хохотом и свистом,
Он схватил подонка за штаны,
Пальцы сжав на выступе мясистом.
Хруст хрящей и лопнувших яиц
Слышно было публике едва ли,
Сотни криков и довольных лиц
Только сил артисту придавали…
Кровь лилась вишнёвою волной,
Люди веселились до упада,
«Не волнуйтесь, это — подсадной!»
Закричал дедок с шестого ряда…
А мерзавец на пол оседал
И от боли разума лишился,
Клоун даже вида не подал,
Только пот по гриму заструился…
Тут оркестр польку заиграл,
Клоун кувыркнулся на арену,
Всем рукой кровавой помахал,
Вызвав дрессировщиков на смену…
Он в гримёрной смыл с ладони гной,
И — в служебный выход, в лапы вьюге…
«Слава Богу, завтра — выходной,
Посвящу его своей супруге.»
Про Вована
Вован стоял по жизни круто
Вован иконой торговал.
Из всех соитий почему-то
Анал Вован предпочитал.
Да не судим он будет строго:
Таких «очкистов» — пруд пруди
Греха в том, право же, не много,
А суть, конечно, впереди.
Придёт бывало с вечерины,
Запрыгнет в тёплую кровать,
И ну на импортной перине
Жене полночи жопу рвать.
Он без ненужных разговоров,
Роняя слюни на торшер,
Вгонял до самых помидоров
Под хвост ей свой могучий хер.
Супруга как могла терпела
Дупло терзающий анал,
В подушках пломбами скрипела
(Всё ж не задаром — а за нал).
Рычала, выла, когда Вова
Ей тромбовал говно внутри,
И у проктолога Петрова
Лечилась в месяц раза три.
Наутро он — к браткам на стрелку,
Потом фуршет и кегельбан…
Она ж к очку приложит грелку
И ждёт… когда придёт Вован.
Короче жизнь, скажу вам прямо,
Было у тёлки не фонтан
А тут ещё из Амстердама
Привёз подарочек Вован.
Упругий, с локоть толщиною,
Мясистый как свиной балык,
С мошонкою волосяною
Размеров жутких самотык.
Жена немного охуела,
От страха ёкнуло в очке,
Ведь непростое это дело —
Пустить такое по кишке.
Но русских баб не взять испугом!
И хоть берут своё года,
Всего важнее, чтоб супруги
Друг с другом ладили всегда.
И в тот же день она с обеда
По паркам бегала в трико,
Крутила руль велосипеда,
И приседала глубоко.
И час настал — она притворно
Со стоном булки развела…
Вован движением проворным
Достал елдак из-под стола.
И гуттаперчевой головкой
Размером с добрый апельсин
С хорошей снайперской сноровкой
В гудок удары наносил…
Едва всадил наполовину —
Услышал скрежет позвонка,
Хоть было вдоволь вазелину,
Прорвалась всё-таки кишка.
Она же в кровь кусала губы,
Подушку в пух разодрала,
А он ей рвал безбожно трубы
И из очка уж кровь пошла…
Тут Вова вспомнил Нидерланды,
Как по блядям он там ходил,
И хуй по самые по гланды
Своей любимой засадил!
Порвалось всё: желудок, матка…
Всё стало гноем истекать,
Жена от боли и припадка
Сознанье начала терять…
Вован повёл себя достойно —
Достал и вытер инструмент,
Прищурив глаз, смотрел спокойно
К чему привёл эксперимент.