— Страшно? — слышу я над самым ухом.
Она улыбается по-доброму, моя прекрасная небесная незнакомка.
У меня хватает сил только на то, чтобы покачать головой в знак несогласия с ее верным предположением.
Ее улыбка помогает мне удержаться, потому что, вместо того чтобы оттолкнуться вон от того уступа, я попал ногой в яму рядом с ним и чуть не провалился.
Мы парим над городом. Никогда не думал, что это так легко, и мне кажется, что все люди сейчас проснутся и воспарят вместе с нами. Небесная незнакомка остановилась в воздухе, тактично давая мне отдохнуть.
— Осторожно, здесь воздушная воронка, — предупреждает она меня. Я замедляю движение, — разогналось пятипудовое дитя навстречу своей гибели.
Тут я вспоминаю, что о чем-то думал, и слово это рядом, но я никак не могу ухватить его своим сознанием.
— Ты думал о жизни, — слышу я подсказку.
— И чем она дорога, — сталкивается в воздухе мой отклик с ее подсказкой.
Что я мог думать о жизни?.. Она не дорога мне, просто я привык к ней, как и все люди, признаюсь я себе и опасливо поглядываю на спутницу — не слышит ли она мои мысли?
И снова я с трудом удерживаю равновесие, смотрю в глаза своей спутницы, сразу же спасительно оказавшейся рядом. Мне даже кажется, что она подмигнула мне левым глазом, как французская фигуристка Николь Аслер по телевизору.
Мне странно, что все люди сейчас спят, и грустно оттого, что и я лежал бы сейчас под одеялом и храпом молился сну. И, глядя вверх, я подумал, что небо похоже на огромный купол, а луна — как отверстие в самой его вершине. И всегдашнее мое любопытство, нет, лучше любознательность, попросило:
— Полетим на Луну.
Она отрицательно покачала головой:
— Ты сделал лишь первый шаг и сразу собрался за тридевять земель.
Я вздохнул, как ребенок, которому не дали понравившуюся игрушку. Прежде я видел за этой фразой какую-то насмешку, но теперь понял, что, наоборот, это очень серьезные слова, — ведь ребенок искренне тянется к игрушке, она для него символ необыкновенного, волшебного, ради которого он появился на свет. И он смело рвется к ней, тянет свои жалкие ручонки…
Воздух сотряс какой-то звук, и я вопросительно взглянул на ведьму.
Она качнула головой назад, и я увидел самолет. Он был похож на утку с распластанными крыльями, и мне казалось, что гудел он от страха, испугавшись нас. Моя красавица поймала меня за руку, и мы застыли в воздухе, мышцы мои напряглись, как при поднятии тяжести. Самолет с унылым и усталым видом подвигался к нам, моля красными огнями, чтобы мы его не трогали. Мне показалось, что морда его тихо качнулась в знак приветствия.
Тут я ощутил рывок незнакомки, — откуда только силы взялись в ее хрупком теле! — до сих пор не могу понять, как моя рука осталась на доверенном ей от рождения месте, и мы очутились на шее самолета.
Я не мог сдержаться от дикого, именно дикого восторга, охватившего меня. Не боясь уже ничего на свете, я встал и начал выделывать коленца на спине самолета, пока не устал. Тут я увидел, как подрагивает его крыло, мне показалось, что он сейчас сведет крылья, как бабочка, и расплющит меня. Это не входило в мои планы, и я вернулся к своей учительнице, все время громко хохотавшей над моими «па» и невоспитанно показывающей на меня пальцем, точно приглашая пассажиров вылезти и посмеяться вместе с собой.
Она снова взяла меня за руку, и мы подлетели к иллюминатору, из которого осторожно выглядывал в темноту свет. Было так интересно смотреть на все с неба. Я видел стюардессу, рассматривающую себя в зеркало, и поймал себя на мысли: какие смешные земные женщины, совсем не похожи на ведьм.
Мы полетели вдоль корпуса, заглядывая в иллюминаторы. Люди совсем не наслаждались полетом — у них были одинаковые выражения лиц: лишь бы долететь, читалось на них, и разночтений не предвиделось.
«Как мы не ценим минуты жизни», — решительно подумал я, обернулся к спутнице и благодарно пожал ей ладонь. Мне показалось, что она была чуть горячее, чем прежде.