И мне захотелось музыки, чтобы как-то заполнить пустоту в моей душе. И я услышал ее.
Казалось, что это не скрипка жаловалась людям и деревьям на ей лишь доступную боль, а дерево, срубленное давным-давно, но сохранившее в своих высохших волокнах память о весне, о первом дожде, о страхе грома, о листьях, и пении птиц, и цветах, делилась памятью радости. И, может, человек тоже был когда-то деревом и помнил все чувства скрипки в недрах души и по наитию разбросал на бумаге ноты, и теперь они стали звуками и летели, летели, боясь, что их сейчас остановят, не дадут жизни этому куску дерева, свернутому таинственными пальцами в форму скрипки. И смычок колдовал над плотью дерева осторожно, боясь, что дерево вдруг забудет обо всем и превратится в сгусток нежного молчания. Недаром скрипку прижимают к горлу, ведь когда-то славяне считали, что за гортанью находится душа.
Раз исторгнутые звуки, казалось, были обречены на вечное движение, и они летали, обогащая ночь своей жизнью, ища деревья, которым дало жизнь дерево, превращенное в скрипку.
Что — музыка?
Она — провидец будущего и хранитель памяти. Все дела наши заключены в ней, поэтому она так светла. Потому она так страшна. И я знал — это играла спутница моей ночи.
Музыка кончилась — возникла ниоткуда и ушла в никуда, как прошедшая ночь. Но я знал: она была подарком моей любви. Мне стало нехорошо, больно оттого, что я один. Показалось, что я больше никогда не услышу человеческого голоса, не увижу человека, — к сожалению, я был земным: плоть от плоти, а не небесным.
Больше она не прилетает. По ночам я все смотрю на луну и вижу тени знакомых ведьм, и иногда, редко-редко, мне кажется, что я различаю тень, столь дорогую моему сердцу. Встаньте рядом со мной. Смотрите: вон тут, чуть левее, видите?
Видите?
Не выражайте восторга так громко, соседи уже давно спят…
Снег
Мы возвращались из спортзала вечерней школы, где два раза в неделю после работы играли в волейбол.
Нас опустошила усталость, но она и подняла наше настроение — молодые тела уверенно предчувствовали прилив новых сил.
Нас было десять человек, и мы говорили все, что обычно говорят мужчины в своей компании. Мы распростились у метро, и я, с Витей Чижовым и Сергеем Климовым, направились в парк — нам было недалеко.
Парк щедро освещал новый, густой снег. Его чуткие хлопья, приятно падая на разгоряченное лицо, мгновенно становились капелькой воды. Черные ветви, раньше закрывавшие небо, исчезали за густым снегом.
Людей почти не было, и мне стало жалко всех, кто сидел сейчас дома, — что, если такой счастливый снег не повторится уже никогда? Я словно забыл, что он каждый раз идет, как впервые. И, может быть, от отсутствия людей тихие деревья имели огорченное выражение. Я осторожно наступал на дорожку, спрятанную под снегом. Мелькнуло чувство, какое я испытал в четырнадцать лет, впервые влюбившись, — будто и я когда-то был снегом и летел, летел из баснословной дали…
Каждому из нас троих было под тридцать, мы уже несколько лет были женаты, и каждый имел ребенка. В эту пятницу мы не спешили домой — два ожидаемых выходных делали наше настроение праздничным. До парка мы громко переговаривались, но в парке замолчали — снежная тишина отнимала слова. Я заметил, что, когда пошел снег, стало теплее.
Дойдя до середины парка, мы услышали позади себя брань. Я подумал, что ругаются пьяные между собой, — недалеко от парка был винный магазин и парк часто оккупировали любители спиртного.
Мы даже не ускорили шаг, когда за нашими спинами завизжал снег от быстрых догоняющих нас ног и чей-то уверенный в себе голос взрезал нежную тишину:
— Постой, мужики.
Мы шли прежним шагом прогуливающихся людей. Только услышав вслед за этими словами пьяное дыхание, мы остановились. Это случилось в самой середине парка, среди высоких лип, чьи длинные ветви, казалось, доставали до звезд.
Перед нами стояли трое. Из них особенно выделялся один — старше, прочнее, кремнистее двух своих дружков. По его лицу плыл смешок.
— Гоните, мужики, пятерку и дуйте к телкам, — хозяйски сказал он.
Нас было трое, и мы были маленьким коллективом, а показать страх в коллективе во сто раз унизительней, чем почувствовать его. Это идет издревле — чтоб выжить, нужно спрятать страх внутрь себя и запереть его там. И как часто страх заставляет нас скрыть его под маской смелости.