Сергей ответил вожаку — так я назвал его про себя — что-то грубовато-веселое: может, он испугался больше нас всех.
Вожак размахнулся и ударил меня в лицо — удобнее всего ему было достать кулаком до меня. Я еле устоял и сразу ощутил на лице кровь — очень липкую, с привкусом железа.
— Теперь уже гоните десятку, — ухмыльнулся ударивший.
Я ненавидяще посмотрел на него. Я никогда не дрался — меня били не раз, но я поднять руку на человека не смел. Теперь мои прежние мысли и чувства сковал страх. Ничего не помня и ничего не видя, кроме заячьей губы вожака, я ударил его прямо в эту губу, шевелящуюся как червь. Мой удар словно освободил меня от тяжелого груза, и мне стало радостно. Вожак качнулся, скорей от неожиданности, чем от боли, его расплющенный нос говорил, что его хозяин привык к дракам. Один из парней вдарил Сергея, тот наградил его ударом ноги, парень нагнулся и несколькими тяжелыми шагами отошел точно заведенный и сел в снег. Третий нападавший подошел к парню — они, видно, как и мы, не привыкли к дракам. Они были похожи друг на друга: наверное, братья.
Все это произошло в одну минуту.
Вдруг вожак вынул нож, и страх вцепился в меня холодной клешней. Я увидел сверк металла.
Сергей достал вожака и ругнул матом Чижова — тот стоял, опустив руки, как посторонний. Чиж неумело выбросил руку вперед, пронзив воздух. Вожак, забыв про нож, ответил Сергею левой, и тут Серега схватил его за правую руку, в которой мелькнул нож, и стал гнуть ее к земле. Братья исчезли, нас осталось четверо под чистым снегом.
Боли я не чувствовал, только не своим каким-то движением стер шапкой кровь с набухшего лица и, точно грязь, отбросил ее в сторону. Я двинул вожака ногой в живот, ударил во второй раз, поскользнулся, и упал, и почувствовал сквозь брюки жгучий холод снега. Вот и меня бы сейчас могли бить как вожака — вспыхнуло во мне пламя прежнего страха, а я бы лежал под ударами, потный от боли и унижения, и думал бы лишь об одном: остаться живым, остаться живым. Я медленно и нехотя поднялся с земли. Мне хотелось лечь на спину и смотреть в небо — безразличное и черное.
Друзья держали вожака за руки. Включился слух, отрезанный мыслями страха, и я услышал животное дыхание ребят.
— Бей еще, — велел мне Сергей.
Я бил еще, еще и еще, не помню сколько, пока вожак не обмяк и не обрушился на снег. Я зверино достал его ногой уже лежащего.
— Убить мог нас… — протянул Сергей, вытирая лицо снегом.
Я был как под гипнозом и слушал советы-приказы Сергея как робот.
Нож исчез в снегу. Мы поискали его, но не нашли. Я тоже, по примеру Сергея, отер снегом лицо — оно было как кипяток.
Я сел на колени и опустил лицо в снег — словно молился. Сердце мое стучало в висках и у горла. Скоро мне стало легче, снег уже не казался мне горячее моих губ. Кровь вползала в рот, мне сделалось мерзко. Стало тяжело сидеть на коленях, и я перевалился на бок с облегчением. Если бы меня спросили: хочу я умереть или жить, я бы отмахнулся — какая разница. Не было во мне ни прежней жизни, ни будущей. Во мне царила равнодушная пустота, я был переполнен безразличием, и сквозь них не могли прорваться ни слова, ни мысли, ни чувства.
Внезапно я тихо заплакал. Со слезами вытекала из меня горечь — я трезвел после драки.
Когда я поднялся, Сергей стоял, прислонясь к стволу, а Чижов раскачивался, точно раздумывал: падать ему или нет. Снег сыпался все так же часто и раздражал своей густотой. Он был духовен, и потому я не принимал его теперь. Может, он был такой густой оттого, что не хотел, чтобы мы видели небо. Сергей шевелил губами — они то тянулись вперед, то грубо натыкались друг на друга, то сжимались в ниточку. Слов я не слышал. Пошатываясь, я добрел до липы сквозь стоны вожака, которые меня ничуть не тронули, — словно ветка скрипела. Оледенелый, скользковатый ствол помог мне удержаться на неверных ногах. Голова моя будто плыла где-то вверху, вдали от тела. В снегу валялась моя шапка, и я почувствовал, как голову обволакивает холод. Все вокруг было новым.
Снег оказался утоптанным на большой площади. Неужели нами? Когда? — шелестели во мне вопросы. Не было здоровых сил думать над ними. Сергей отвалился от ствола: «Надо идти». Мы крадучись подобрали шапки, не отряхнув их от снега, водрузили на скомканные волосы, прилипшие ко лбу, и потащились прочь. Никто из нас не подошел к вожаку и, очевидно, даже не подумал о нем.
— Ты весь в крови, — сказал мне Сергей.
Чижов робко посмотрел на меня и отвернулся, когда я зло глянул на его чистое, не разбухшее лицо. Я отмахнулся от слов Сергея. Но рука сама потянулась к носу и не узнала его.