И он идет. Ему хочется уйти, хлопнув дверью, погулять перед работой, но и этого он не может позволить себе.
— Так я и думала, вы не поели, — всплескивает руками Евгения Тимофеевна, — вовсе не поели, ну что мне с вами делать? — и она поворачивается к Сергею с обидой.
«Пропустить через мясорубку для очередных котлет!» — хочется крикнуть ему. И представляет на минуту, что произойдет, если он скажет эту фразу вслух.
Евгения Тимофеевна с укоризной глядит на Сергея. Во взгляде ее можно прочитать следующее: вы приняты в семью и обязаны уважать ее законы. Покой семьи и здоровье — вот главное, что вы должны сохранять. Если вы заболеете, то кто с вами станет возиться?
И Сергей покорно усаживается за стол. Он снимает пиджак и одевает салфетку. Он любит Марину и ни за какие коврижки не согласится с ней расстаться. Еще ему странно, что у такой женщины, как Евгения Тимофеевна, могла родиться такая замечательная дочь, как Марина: простая и искренняя. Он пытается найти на лице Евгении Тимофеевны черты, сходные с чертами лица его Марины, и не находит их. Это улучшает его настроение, родившаяся ненависть к Евгении Тимофеевне пропадает. Он смотрит на нее уже с благодарностью за то, что дочь на нее непохожа.
Он ест гречневую кашу с сосиской, при этом Евгения Тимофеевна смотрит на него так, словно за каждый жевок он должен поблагодарить ее. Сергей выпивает стакан крепкого чаю с бутербродом, обильно покрытым маслом и колбасой, при этом теща смотрит на него так, словно ей он обязан своим настоящим и будущим счастьем.
— Спасибо. — Сергей поднимается из-за стола.
— Вы сыты? — спрашивает Евгения Тимофеевна.
— Да. Большое вам спасибо за завтрак и за заботу.
Он надевает пиджак и слышит:
— Старайтесь не облокачиваться локтями на поверхность стола. Иван Иванович имеет обыкновение носить пиджаки очень долго.
«Выражаю ему свои соболезнования», — снова хочется сказать Сергею. Но улыбка согласия освещает его лицо. Сергей сочувственно покачивает головой, что для него обозначает: «мели-мели», а для Евгении Тимофеевны — полное одобрение того, что она говорит. Сергей пытается помогать теще вымыть посуду, но в ответ слышит:
— Вы же в пиджаке!
Она смотрит на часы, и Сергей готов уже услышать: «Видите, как рано еще! Где бы вы сейчас бродили… Приехали бы на работу и стояли бы в курилке, слушая скабрезные анекдоты или болтая о футболе. А сейчас вы пробыли это время в семье».
Евгения Тимофеевна и Иван Иванович во всем любят точность — надо отдать им должное. Даже туалетную бумагу они обрывают ровно по линии.
Перед тем как пойти в магазин, Иван Иванович пишет на листке бумаги то, что необходимо купить. Женщины поглощены этим списком, то и дело Сергей слышит: «Греча 56 копеек, рис 88», «Масло лучше взять развесное, в пачке может быть несвежее». Если Сергей при этом заходит на кухню, то чувствует тактичный укол: «А вот и еще один член нашей семьи». Теща или тесть протягивают ему листок бумаги и ждут его комментариев. Он сосредоточенно поджимает губу и что-то говорит. Но одновременно Сергей замечает, как Иван Иванович смотрит на Марину: видишь, твой уже привыкает, а вначале-то какой норовистый был.
В магазин Сергей ходит утром, в субботу, чтобы не толкаться в очередях. Он вчетверо свертывает густо исписанный листок, целует Марину — и отправляется. Сергей уже привык к ее молчанию и часто вспоминает слова Евгении Тимофеевны: «Молчание — золото».
Евгения Тимофеевна улыбается ему вслед.
Марина провожает его в коридор, где он обувает ботинки обязательно при помощи ложки.
— Шнурки скоро порвутся, надо купить новые, — говорит Марина, и Сергей счастлив от ее участия.
Марина закрывает за ним дверь сама, — он слишком громко хлопает дверью и портит ее этим.
Сергей медленно спускается. Он приходит в магазин в одно и то же время, и все продавцы его здесь знают.
Однажды он купил лежалое масло, и Евгения Тимофеевна интеллигентно причитала над ним:
— Как же я буду вас кормить таким маслом, да и у Ивана Ивановича слабый желудок. А если вы отравитесь? — и она обхватывает щеки ладонями. — Ах, Сережа, каким вы иногда бываете невнимательным. Каким невнимательным!
Он молча вышел, подталкиваемый взглядом Евгении Тимофеевны. Медленно подошел к продавщице, словно на ногах были гири.
— Простите, — сказал он, подходя, — но масло у вас несвежее, нельзя ли поменять? — Ему было так стыдно, что жар прошел по спине.
— Все такое, — последовал лаконичный ответ.
— Тогда дайте сыр вместо масла, я доплачу.
— А мне масло надо продать? Масло нормальное, — и продавщица проглотила маленький кусочек, демонстрируя, что масло съедобное.