Вова пошел вверх по Гвардейской улице, на которой он жил, к станции «Рабочий поселок». Путались собачьи следы, ветер тихо задувал их. С барака свешивался снег, точно ему надоело лежать на крыше и он хотел скорее упасть на землю. На клоке снега прыгал воробей, точно хотел сбросить его вниз. Вова загляделся на воробья и не заметил, как из-за барака выскочил здоровый и белый, как сугроб, лохматый пес и подозрительно посмотрел на лыжника. Мальчик снял с одной лыжи палку и решил обороняться, если чудовище нападет на него. Из барака вышел мужчина в шубе и крикнул: «Амра, ко мне». Собака повернулась к нему, недовольно вильнула длинным хвостом и оставила Вову одного. Он считал, что победил собаку, и, довольный своей смелостью, быстро миновал бараки. «А может быть, ей хотелось, чтобы я ее погладил?» — подумал ободрившийся Вова.
До станции Вова дошел быстро. На рельсах стоял поезд, и от него шел пар, как от чайника. Вова подождал, пока поезд ушел, передав ему много раз по рельсам только два слова: «ту-ту» и «так-так», и посмотрел, как испуганно дрожали провода, ну совсем как Мишка Егоров, когда его спрашивали урок, а он его не выучивал.
Вова пошел на знакомый путь, от которого начиналась лыжня. Там стоял поезд с мертвым лесом. «Когда-то эти бревна были радостными деревьями и чувствовали землю корнями, — грустно подумал Вова, но быстро повеселел от другой мысли: — А теперь они станут партами и хоккейными клюшками. Вот так вот».
Из узкого двухэтажного домика кричали машинисту: «Прицепи два вагона». Вова пожалел машиниста и человека, который кричал. Он сегодня идет в лес, а они не могут. «Наверное, они смотрят на меня и завидуют», — решил он не оглядываться и любовно снял лыжи с плеча.
Дома Вова подарил лыжам скорость, натерев их мазью, и, вспомнив сейчас об этом, он представил, как быстро несется с горы — ветер царапает виски. Он же первый раз в этом году едет кататься!
Остановившись и отделив палки от лыж, Вова не спешил надевать лыжи, продлевая ожидание. Эти минуты были сладкие, как липовый мед. Но вот ноги и лыжи соединились, и он медленно, проверяя, не разучился ли кататься, широко замахал руками, втыкая палки с такой силой, точно отталкивал от себя всю землю, крытую снегом.
Как скользила земля.
Лыжню за субботу утрамбовали три тысячи лыж, и она уже потеряла счет лыжникам.
Вову обгоняли, и он обгонял, и лыжи сидели на ногах, как прибитые. Лыжня то выгибалась, убегая от железной дороги, то снова прижималась к ней. Справа от лыжни сидели кусты, снег кончился, и солнце зажгло под ними снежинки — Володе показалось, будто лилипуты растеряли золотые монетки.
Выпрыгнула первая горка, и Вова с удовольствием оттолкнулся, съехал. И снова была горка, а за ней — подъем. С горы спускались две женщины. Одна из них переходила лыжню, ей оставалось сделать всего шаг, а Вова катился от нее метрах в пяти и был уверен, что женщина успеет перейти лыжню, но она вдруг упала, и его левая лыжа оказалась под ней. Мальчик испугался за лыжу — женщине было не больно, она встала и ушла с подругой, а он боялся вынуть лыжу из снега: вдруг она сломалась или треснула.
Но лыжа была в порядке.
Лыжники тонули за густыми от снега ветвями.
В лесу Вова перевел дух. Он без остановки прошел километра два, и хотелось отдохнуть, оглядеть лес. Сошел с лыжни, и лыжи спрятались в рыхлом снегу. Вова сделал еще два шага и прислонился к березе, ее кожица трепетала на ветру.
По лыжне проплыли мужчина и женщина. На спине мужчины в рюкзаке сидел ребенок, девочка, кажется, — глаза испуганные. Потом проехал мужчина, и к поясу были привязаны за веревку санки, а в них — тоже девочка.