— Ты не ревнуешь меня к мужу?
Он вопросительно посмотрел на нее и стал думать о ее муже. Даже когда рядом мужчина, женщине необходимо говорить. Одного присутствия ей недостаточно. Они не любят молчания, молчание для них — одиночество, а этого они боятся больше всего.
Странно, он совсем не чувствовал ревности к ее мужу, но хорошо понимал, какого ответа она ждет от него. Но он слишком устал от разговоров с ней и от ответов, которые она от него ждала.
Она улыбнулась его вопросительному взгляду.
— Ревную.
— Глупый, я вся твоя. Вся. — И она потянулась к нему, прильнула, не позволяя думать иначе. — Больше всего на свете я хотела бы встретить тебя десять лет назад.
Неожиданно он подумал: «А вдруг мы встречались уже, просто забыли об этом. Ведь мы были совсем другими людьми, совсем другими».
— Ты представляешь, у нас были бы дети. Вот возьму и рожу тебе двойню.
«Как хорошо было, когда она молчала», — подумал он.
— Мы бы их назвали Аленка и Саша. Или Аня и Алена. Или Володя и Андрей. Хорошо было бы, правда?
Стали долетать звуки улицы. Прежней тишины уже не было, а была только усталость.
— Я хочу, чтобы у тебя была красивая жена.
— Таких красивых, как ты, не бывает, — продолжал он словесную игру.
Ему было уже душно рядом с ней, и тело ее не излучало прежнее тепло, заставлявшее приникать к нему.
Они одновременно вздрогнули от телефонного звонка. Чуть подумав, она подошла к телефону, и с улыбкой приложила палец к губам. Через минуту Наташа подмигнула ему, и он с трудом удержался, чтобы не ответить ей тем же.
— Как ты, — спросила она в трубку, — не устал?
Он понял, что звонил муж, и отвернулся к стене, точно его рассматривали чужие глаза.
— Готовлю, — ее веселый голос впивался в него.
Он закурил вторую сигарету, и она показалась ему куда необходимей, чем первая.
Она села в кресло, слова ее становились все враждебней.
«Неужели она совсем ничего не чувствует?» — спросил он себя, подразумевая под словом «чувствует» совсем не то, что она вкладывала в это слово. Он встал.
Она успокаивающе подняла руку.
— Что-то горит, побегу на кухню, — крикнула она в трубку, торопливо вешая ее. — Ты что? — она улыбнулась. — Ложись, он не скоро вернется.
И он явственно почувствовал на ней отпечатки пальцев ее мужа, его голоса, как бы дух его был тут, рядом с ними.
Он подошел к окну, чуть приоткрыл штору.
— Что там? — спросила Наташа.
— Голуби ходят по балкону.
— Я всегда их подкармливаю. Когда скучно, чего только не сделаешь.
— Я знаю, — ответил он и прикрыл штору.
Несколько голубей ходили по балкону, слепо пиная клювами снег. Они что-то говорили друг другу, но он не мог разобрать что. Ему показалось, что он один из этих голубей, слепо чего-то ищет, ждет, радуется подачкам судьбы.
Он подумал, что зима скоро кончится, но весной его жизнь будет такой же, как теперь. Время года уже не влияло на него и никуда не звало. Торжеству майского ветра уже не было места в его крови, и он знал, что сам виноват в этом: у тех, кто ждет подачек судьбы, течет рабская кровь. Его кровь была медленной, как годы, которые он прожил.
— Простудишься, — услышал он ее возвращающий голос и подчинился ему.
Он представил, что постель плывет по белому снегу. Он был очень широким, этот корабль, и волны были ласковыми и теплыми, но не горячими и зовущими как прежде. А слова Наташи — слабыми лучами, под которыми он уже не мог согреться…
Потом она включила свет и они какое-то время молча смотрели друг на друга.
— Смотри, у тебя седой волос на груди.
— Где? — уж он-то знал где. Он уже неделю назад обнаружил первое прикосновение старости, первую ее снежинку. Он не вырвал его и сейчас пожалел об этом.
— Ладно бы на голове, — продолжала она, — но на груди! У моего ни одного седого волоса, хотя он старше тебя на восемь лет. Сорняк, — она отделила волос своими наманикюренными ногтями, вырвала и положила его на ладонь.
Волос лег в линию жизни.
— Загадай желание, — она осторожно переложила волос на его ладонь.
— Это ведь не ресница.
— Все равно загадай, — она улыбнулась прежней улыбкой, которая еще недавно могла переходить на его лицо.
Лицо его как-то осунулось, когда он попытался загадать желание. И вдруг понял, что бы он ни загадал, все останется по-прежнему и через десять лет, если он умудрится прожить их: женщина, которая его не поймет, пустота, от которой не спасут ни коньяк, ни сигаретный дым.