Ворон
Любимая в свой дом вернулась.
А я один стою все на дороге, мне кажется, вдали еще белеет ее платок и волны тишины вокруг затихли, слушая, как бьется неровно сердце.
Капельки росы свой прекратили стон и слушают меня, но твоего платка они не видят. Вижу только я. Как мертвенна бывает тишина! Но слышу — крылья.
Сгусток ночи, войн, былых времен — на ветку ворон сел хозяйски и вдаль не смотрит, смотрит на меня, как будто что-то знает обо мне, что ведать не дано мне самому.
Что знаешь ты? Но он молчит, молчит и равнодушный взгляд его скользит… В глаза его не попадаю взглядом.
Все гуще вечера воспоминаний, и вдруг пойму с улыбкой непростой, что в прошлое дороги — лишь насмешка над сединой, над кандалами мысли, над чувствами, что как живой родник уходят в землю, если нету жажды у тех, кто молча смотрит на него…
И в прошлое вернет иль звук унылой песни, иль тишины задумчивой магнит.
А прошлое — костер, горящий ярко. Там я, я самый дальний от костра. Сижу, щеку ладонью подпирая, и чувствую, как языки костра мне шепчут дни, которые за лесом, которым, и тоскуя, и ликуя, уже обнять не терпится меня.
Огонь — немой, но кто, скажите, больше о жизни может рассказать?
И там, где мне казалось, что платок любимой между стволов бредет навеки вдаль, там крылья ворона второго спешат навстречу взгляду моему.
Зачем и ты садишься надо мной? Еще я молод…
А темнота все гуще, будто ворон ее хранит под опытным крылом.
И песня их напоминает реквием.
И, кажется, дорога стала уже и даже сердце, будто третий ворон, на ветке хочет надо мной сидеть.
Александр Трофимов обладает индивидуальной и весьма интересной манерой детального психологического письма. Большая часть рассказов и повестей, представленных в книге, является как бы циклом с одним лирическим героем, остро чувствующим жизнь, анализирующим свои чувства и поступки для того, чтобы сделать себя лучше.