— Иди сюда, глупая.
И когда собака подошла и потерлась о его ногу, он погладил ее теплую спину и понял, почему не хотел уходить после Ольги, — он не мог оставаться один, боялся этого. Может, жизнь — это побег от одиночества, зачастую неудачный?
Пес прижался к его ноге, и стало понятно по этому его жесту, что его обидели. Две обиды тянулись друг к другу. Глаза, смотревшие на Матвея, ясно говорили, что понимали его одиночество. Мудро смотрели на них звезды. Собака и человек исцеляли друг друга.
Погасло и последнее окно. Дом замер.
Матвей встал и тихо побрел прочь, сопровождаемый единственно верным другом на земле — своей тенью. Может быть, тени — души, покинувшие нас?
Ночная тишина освежала мысли.
И Матвей шел по спящей траве медленно, ступал осторожно, словно боясь разбудить ее. Кусок угля громыхнул под ногой.
Он вошел на территорию лагеря и направился к бассейну.
Ночью лагерь был меньше, чем днем.
В бассейне жила вода. Она вздрагивала от ветра, а может, ей снилось что-нибудь — как она до речной свободы и железного плена подземных труб была облаком.
Есть в природе единство, недоступное людям. Вода лунно поблескивала и манила к себе. Он подошел к входу в бассейн, но дверь была закрыта. Перемахнул через решетчатый забор. Пес заскулил, обидевшись, — он не мог перескочить через этот высокий забор.
— Извини, — ласково шепнул Матвей.
Матвей подошел к воде. Он быстро разделся, подставив тело лучам звезд. Сел на кромку бассейна и опустил ноги в чуткую воду. Она вздрогнула и проснулась. Она еще берегла солнце. Он всем телом почувствовал власть воды. Та помнила всегда, что была матерью жизни.
Он плыл, осторожно разгребая воду руками, боясь сделать ей больно.
Он проплыл дорожку и повернул назад, лег на спину, отдаваясь покою воды.
Смотрел на звезды, и было ощущение, что он плывет им навстречу и они рады ему. Что-то интимное было в его общении с водой и ночными звездами.
«Любимая, — мыслями обращался он к Ольге, — как часто и осторожно трогали мои губы твою солнечно-светлую кожу и мои одинокие пальцы припадали к твоим плечам, как голодные, и не уставали ласкать тебя. Губы мои наизусть знают все ложбинки твоих плеч, каждую родинку. Я лежу, и передо мной твое живое лицо. Если бы поцелуи рождали свет, то все твое тело светилось бы и ни к чему были бы и ночь, и утро, и день. Ты ушла домой, и ни разу не уснула тоска в моем сердце, и во мне все живет отзвук твоих родных шагов. В тебе все так прекрасно, что ты живешь во мне всегда, или мое сердце выдумало тебя, но тогда я никогда не покину тебя — разве можно жить без сердца? Луна и солнце делят год поровну, чтобы видеть тебя одинаковое время. Когда ты полюбила меня, сердца наши стали родными — и в них теперь течет одна-единая кровь. А это значит, что мы — одно существо. Как живут без меня твои глаза, когда меня нет рядом? Когда ветер дотрагивается до тебя, я ревную к нему. И как я хотел бы просыпаться от твоего голоса, от прикосновения к моему лицу твоих ласковых волос.
Любимая, ночи стали светлее после встреч с тобой, твой взгляд освобождает во мне какие-то новые силы, мне хочется лететь, бежать, страдать за тебя!»
И, точно поняв его, звезды стали ярче, нежнее. Когда Матвей вышел из воды, он не чувствовал своего легкого тела.
Следующий день был такой же жаркий, словно природа открыла все кладовые тепла. Матвею встретилась Тося. Заметив его, она как-то особенно улыбнулась. Он не хотел останавливаться, но она замедлила шаги, и ему пришлось остановиться.
— Приветик.
— Здравствуй.
— Почему такой сумрачный?
Он промолчал.
— А у нас вчера костер был, — сообщила Тося.
— Молодцы.
— А потом Оля твоя и Мила отправились с Толиком и Валерой купаться к вам в бассейн.
«Вот почему я ждал», — понял он. А вслух произнес тяжелым языком:
— Тебя это волнует?
— Знание — сила!
— А ты почему не пошла с ними?
— А меня не пригласили. Они же двое на двое пошли.
— Сообщаешь об этом, будто они на Луну летали или в «Спортлото» выиграли.
Тося точно не услышала его, только смотрела на него внимательно:
— Сначала они музыку покрутили у ребят, потанцевали немного. Валера в отдельной комнате живет, в сарае, ты ведь знаешь, так что детишкам они не мешали. Потом девочек учили плавать.
Сердце замерло в Матвее. В ушах у него звенело. Он едва собрал силы спросить:
— Тебя не было с ними, — откуда же знаешь все?