— Уверена, это можно устроить. — Вклинивается мама. — У меня дома есть твое любимое лакомство. Хрустящее арахисовое масло.
При этой мысли у меня текут слюнки, и аппетит, кажется, возвращается.
Джаспер подходит ближе, проводит рукой по своим собранным волосам.
— Я как раз направлялся в офис, когда узнал, что тебя выписывают. Я решил заехать и проводить тебя.
Мои губы дергаются.
— Так официально.
Его голос затихает, когда он оглядывается по сторонам, а затем снова смотрит на меня и сглатывает.
— Послушай…, наверное, тебе потребуется немного пространства, пока ты встанешь на ноги. Я знаю, что тебе тяжело. Я думаю, мы можем поужинать на следующей неделе и поговорить. Воссоединиться.
Мое горло гудит, как пчелиный улей.
— Конечно.
Это не то, чего я хочу.
Я хочу обнять его. Поцеловать его. Заснуть рядом с ним, чтобы биение его сердца усмирило мой беспокойный разум и унесло в залитые солнцем сны. Я хочу танцевать на кухне под аромат свежеприготовленного завтрака и есть китайскую еду на вынос у потрескивающего камина.
Но между нами пропасть. Старый шаткий мост, по которому я не могу пройти, не упав в глубокую темную воду. Все, что я могу сделать, — это держаться изо всех сил, пока доски опасно шатаются у меня под ногами.
Я тянусь к нему. Мои пальцы обхватывают его запястье, и сердце замирает, когда он вздрагивает и отстраняется. Это кратковременно, но разрушительно. Смертельный удар по моему едва сшитому сердцу.
Раскаяние наполняет его глаза. Вспышка вины. Он пытается сгладить неловкость, опуская руку мне на плечо и извиняющимся жестом пожимая его.
Инстинкт заставляет меня перевести взгляд на Эллисон.
Я не знаю, почему.
Я замечаю, как напрягается ее поза, а на лице появляется странное выражение. Повернувшись к нам спиной, она склоняет голову и смотрит в свой телефон.
Я снова поднимаю взгляд на Джаспера.
— Что происходит?
Он вздрагивает, это непроизвольная реакция.
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду, что все стало странно, когда ты вошел сюда.
— Тебе показалось. Просто нужно время, чтобы…
— Не делай этого. — Паника захлестывает меня. Я сглатываю, пульс учащается от волнения. — Что-то происходит.
Моя мама подскакивает к нам и вмешивается:
— Давай отвезем тебя домой, Эверли. Я хочу показать тебе новую пристройку. Маленькую солнечную комнату, которая…
Я отступаю назад.
— Пожалуйста. Кто-нибудь, скажите мне, что я упускаю. — Мои зубы начинают стучать против моей воли. — Кто-то умер? Этого не может быть — все, кем я дорожу, находятся в этой комнате. — В мире произошло какое-то трагическое событие? Апокалипсис?
Такое ощущение, что да.
Моя интуиция говорит мне, что что-то не так, что все не так. В легких — осколки, в груди — дыры, у ног — кровь.
Джаспер качает головой и проводит рукой по лицу.
— Ничего страшного, — выдыхает он.
Ложь.
Что-то точно произошло, и это что-то убьет меня прежде, чем у меня появится шанс жить по-настоящему.
Я знаю это.
Я чувствую это.
Я снова смотрю на Эллисон. Она все еще стоит ко мне спиной, но больше не занята своим мобильным телефоном. Он болтается в сжатом кулаке, а обе руки дрожат.
— Джаспер, — шепчу я, поднимая глаза к его пепельно-серому лицу. — Почему ты не хочешь прикоснуться ко мне? Не обнимешь меня? Не поцелуешь? Почему ты не носишь кольцо?
— Это просто… слишком быстро. — Он снова качает головой, его адамово яблоко перекатывается в горле. — Я не знаю, как это сделать. Что правильно, что неправильно. Это сбивает с толку… Это…
Мой взгляд мечется между моими любимыми людьми. Единственные люди, о которых я думала два года, что они ждут меня по ту сторону моей камеры пыток. Мой свет в конце темного, удушливого туннеля. Они что-то скрывают от меня.
Они предатели.
Уперев руки в бока, я делаю глубокий вдох, снова поднимаю взгляд на Джаспера и вижу его. По-настоящему вижу.
И мне кажется, что я знаю. Это обрушивается на меня, как ураган.
Я знаю, я знаю, я знаю.
Но я не хочу знать.
Чувство вины смотрит на меня темно-зелеными лужами.
Предательство.
Меня тошнит. Мой желудок сводит судорогой. Желчь обжигает горло, грудь словно разрывает.
— Нет. — Это шепот, тихий вскрик, когда все внезапно становится кристально ясным. — Нет…
Эллисон начинает плакать.