— Это поможет нам вскрыть замок, ничего не повредив.
Мой пульс учащается, когда инструмент оживает, его звук — мягкое обещание открытий. Я завороженно смотрю, как папа проводит им по краю ржавого замка. Искры прыгают, как крошечные светлячки, а запах нагретого металла смешивается с запахом земли. Он делает паузу, чтобы оценить свои успехи, а затем аккуратно проходится еще раз.
С приятным щелчком замок открывается, и папа откидывается назад с торжествующей ухмылкой. Отложив инструмент в сторону, он поворачивается ко мне.
— Готов?
Большинство отцов, вероятно, захотели бы сначала сами заглянуть внутрь, опасаясь травмировать двенадцатилетнего сына отрезанным пальцем или коллекцией зубов, но только не папа. Может, он и не догадывается, что я с пяти лет тайком разглядываю его фотографии с места преступлений, но он знает, что я в курсе всех странных и неприятных подробностей его работы.
Я киваю, сердце колотится.
Наконец он открывает крышку, и из нее вырывается слабый запах плесени, словно призрак чего-то древнего. Внутри, укрытый тонким слоем истлевшего бархата, лежит…
Вау… что это?
Похоже на маленькие песочные часы, прикрепленные к потускневшей серебряной цепочке.
Стекло помутнело, и внутри что-то есть, но что именно, я не могу разобрать.
— Что за… — Я вздыхаю и протягиваю руку, но вовремя останавливаюсь.
— Можно я потрогаю?
Отец некоторое время изучает песочные часы, а затем кивает.
— Аккуратно.
Я осторожно беру их в руки, цепочка ощущается инородной в моих руках. Песочные часы маленькие, и они кажутся странно… живыми.
— Песочные часы на цепочке? — Я наклоняю их, наблюдая, как медленно пересыпается содержимое. — Как ты думаешь, для чего они?
Папа наклоняется ближе, нахмурив брови.
— Может, декоративные, а может, ритуальные. Трудно сказать.
— Это жутко. — Я слабо улыбаюсь, поднося их к свету. — Но мне нравится.
Отец выпрямляется, его тон становится задумчивым.
— Давай не будем спешить с выводами. Я проведу несколько тестов и посмотрю, сможем ли мы выяснить их происхождение.
— Думаешь, они прокляты?
Папа усмехается.
— Будем надеяться, что нет.
Но когда он смотрит, как я беру в руки крошечные песочные часы, на его лице мелькает тень, короткая, но безошибочная.
Я уверен, что даже он не был готов к этой загадке.
ГЛАВА 34
Настоящее — год спустя
Моя улыбка ярче полуденного калифорнийского солнца, когда я вхожу в участок с керамической тарелкой, завернутой в фольгу. Астрид встречает меня у стойки регистрации такой же улыбкой, как и у меня.
— Должно быть, наступил новый месяц. — Она встает со своего кресла на колесиках и рассматривает спрятанные угощения. — Он сейчас у шефа. Возможно, тебе придется немного подождать.
Я бросаю взгляд на свои воображаемые часы.
— У меня есть Kindle, много еды и я никуда не тороплюсь. — Опустившись в кресло в приемной, я с довольным вздохом устраиваюсь поудобнее. — Спасибо, Астрид.
— Есть какие-нибудь зацепки?
— Пока нет, но я терпелива.
— Таннер использует другое слово. — Она поджимает губы и наклоняет голову. — Неумолимая, да?
Осмотрев свои кутикулы, я беззаботно отвечаю:
— Несносная.
— Точно.
Проходит двадцать минут, пока я постукиваю ногами и насвистываю себе под нос, играя в телефоне, в то время как детективы и другие сотрудники прохаживаются мимо, помахивая мне и весело болтая. Когда Таннер открывает дверь и видит меня, сидящую в приемной с тарелкой брауни на коленях, его плечи опускаются. На его лице появляется раздражение, он качает головой и машет рукой в мою сторону, направляясь через все отделение к своему кабинету.
Я иду за ним, высоко подняв голову, черные туфли-лодочки стучат в такт моим шагам, а пирожные с двойной помадкой поблескивают в свете окна.
Поставив тарелку на его рабочий стол, я перекидываю локоны через плечо и с приятной улыбкой приподнимаю подбородок.
— Доброе утро.
Он пристально смотрит на меня.
— Точно.
— Не понимаю, почему ты всегда такой ворчливый. Я приношу тебе еду. — Я пожимаю плечами, кивая в сторону тарелки. — Твои коллеги меня любят.
— Это потому, что им не приходится иметь с тобой дело. Они только пожинают плоды твоих вполне достойных способностей к выпечке. — Он опускает взгляд на тарелку, приподнимает фольгу и берет одно пирожное. Когда он откусывает большой кусок, на его пальцах остается сахарная пудра. — Ты мастер манипуляций, Эверли Кросс.