Я был прав. Это дети.
— Нет, никаких следов вашего парня. Вы уверены, что он выбрался из Джакарты?
Ах, Джакарта. Его парни чуть не добрались до меня там, но…
— Если ты говоришь обо мне, — говорю я возле его уха, — я выбрался из Джакарты.
Его последний вздох — это тихий стон.
Прижав пистолет к его голове, я забираю телефон у него из рук и подношу к губам.
— На пятерых меньше, ублюдок.
Затем я нажимаю на курок и вешаю трубку.
Жар обжигает мне лицо, заставляя отступить на несколько шагов. Сирен пока нет, поэтому я позволяю себе задержаться, чтобы достать телефон и отправить сообщение, оставаясь в тени за пределами мерцающего оранжевого сияния.
Иногда приятно потратить минутку на то, чтобы насладиться военными трофеями.
Господи, я говорю так, будто мне место в одном из исторических романов Эверли.
В голове мелькают пропитанные кровью кудри и безжизненные глаза.
Я качаю головой и напоминаю себе, что это не…
Это была не…
Почему я просто не могу забыть?
Но теперь это чертовски опасная игра, и каждый уничтоженный мною объект поднимает ставки еще выше. Я должен найти этого ублюдка до того, как он сделает свой следующий ход. Потому что сейчас я играю с огнем.
В буквальном смысле.
Он трещит, когда я отправляю информацию контактному лицу из местного агентства, помогающего жертвам торговли людьми. Я уже сообщил полиции местонахождение дока, где ожидает транспортировки последняя «партия» Винсента. Они уже должны быть в пути.
Пламя переползает на крышу как раз в тот момент, когда отдаленный вой сирен подсказывает, что пора двигаться дальше. Я бросаю последний взгляд и плотнее натягиваю капюшон толстовки на голову, оставляя пожар позади.
Пламя ревет все громче, пожирая все на своем пути. С огнем за спиной и воем сирен в воздухе я ухожу, сливаясь с тенью. Пусть они копаются здесь, я уже охочусь за следующим объектом.
Это еще не конец.
Пока не сгорит и он.
ГЛАВА 36
Пятьдесят тысяч растений, вольер, две кошки и куропатка на грушевом дереве встречают меня, когда я вхожу в парадную дверь маминого дома с пакетом наполнителя для кошачьего туалета. Макарони, нервный попугай ара, пронзительно кричит, когда я опускаю пакет в прихожей, а две полосатые кошечки, Жожо и Жужу, вьются вокруг моих лодыжек.
— Мама? — Я оглядываю небольшое бунгало, упиваясь яркими принтами и эксцентричными безделушками, а под носом у меня витает запах шалфея и благовоний.
— На заднем дворе!
Я опускаю свою спортивную сумку, иду к задней части дома и выхожу во двор через кухонную дверь. Моя мама расположилась в шезлонге на лужайке, попивая чай со льдом.
— Привет. Выглядишь уютно. — Я улыбаюсь ей, перекидывая волосы через плечо.
Она улыбается в ответ сквозь ярко-красные солнцезащитные очки и поднимает голову к небу.
— Знаешь, что недооценивают?
— Кинетический песок?
Она хмурится, поворачиваясь ко мне.
— Хорошая идея. Но я собиралась сказать — зрелость.
Я неторопливо подхожу ней и опускаюсь на соседний шезлонг, где меня ждет запотевший стакан чая. Теребя соломинку, я слежу за ней, пока она смотрит на затянутое облаками небо.
— Да, — бормочу я, прежде чем сделать глоток. — Я с этим согласна.
— Есть что-то такое освобождающее в том, чтобы больше не придавать этому значения, понимаешь? — Она закидывает обе руки за голову, и солнечный свет заливает ее золотистым сиянием. — Я набрала двадцать килограммов, перестала красить волосы и обновила все свои фотографии в социальных сетях на селфи, которое я сделала на прошлой неделе, наконец-то заменив фотографию из школьного альбома. Это прекрасно.
Моя мама прекрасна.
До самой души.
Мама снимает солнцезащитные очки и смотрит в мою сторону, ее глаза светятся улыбкой.
— Как добралась?
Я откидываюсь в шезлонге и закидываю ногу на ногу.
— Это было долго. Я слушала подкаст о том, как пауки функционируют в качестве индикаторных видов для мест обитания и экосистем.
— Моя девочка. — Она издает тихий смешок, сопровождаемый позвякиванием кубиков льда в ее бокале. — Я уверена, что Фестус живет свою лучшую жизнь.
Фестус МакГаррити IV — мой домашний тарантул.
В тот день, когда я собрала свои скудные пожитки в машину и отправилась из Лос-Анджелеса в Сан-Франциско, чтобы начать все сначала, я думала о том, чтобы оставить арахнида. В конце концов, моя мать хорошо заботилась о нем во время моего отсутствия, а я чувствовала себе неспособной беспокоиться о ком-то, у кого бьется сердце, в том числе и о себе. В конце концов я побежала обратно в дом и забрала гигантский террариум с питомцем, по которому очень скучала.