Трепетное чувство расцветает в моей груди. Сглотнув, я вздергиваю подбородок, изучая ее, и вижу любовь, светящуюся в ее глазах. Приятно чувствовать, что обо мне заботятся.
Как будто я все еще имею значение.
Сжав мою руку, Куини возвращается в свое кресло, пока женщина рядом с ней меняет парик, поправляя длинные локоны огненно-рыжих волос.
— Ты нервничаешь. — Она улыбается, белые зубы сверкают на фоне ее темной кожи. — Прими и это. Волнение придаст тебе сил.
Кивнув, я подаюсь вперед, перебрасывая волосы через плечо.
— Я никогда раньше не делала ничего подобного. Но встреча с тобой в кафе показалась мне… знаком судьбы или чем-то в этом роде. Я не знаю.
— Может быть, — говорит она, затушив сигарету. — А может, дело в тебе, наконец решившей взять жизнь в свои руки и проложить себе новый путь.
— Почему бы мне не начать с работы официанткой? — Я усмехаюсь. — Знаешь, что-то более привычное. Нормальное.
— Нормальное тебе не подходит, ангелочек. Ты — Мэйфилд. — Ее глаза блестят в ярком освещении. — Кроме того, тебе надоело прятаться. Ты хочешь, чтобы тебя снова увидели.
Я пропускаю ее слова через себя, сажусь в соседнее кресло и смотрю на свое отражение в зеркале с лампочками.
Куини в курсе моей истории.
Несколько десятилетий назад она работала с моей матерью и часто присматривала за мной, когда мама была занята. Я обожала ее. От нее всегда исходила такая успокаивающая аура, словно она была теплым объятием в человеческом обличье. Когда мама нашла другую работу, и мы переехали в Лос-Анджелес, чтобы начать все сначала, я никогда не забывала о ней. Время от времени она навещала меня, приносила сладости из пекарни в Сан-Франциско, а я рассказывала ей истории.
Куини любила мои истории.
Она старше меня, ей далеко за сорок, но выглядит она молодой и утонченной. Ее черные волосы коротко подстрижены, почти наголо, и она одна из тех красавиц с идеальным телосложением, которым идет смелый образ.
Ее полные алые губы задумчиво поджимаются, пока она рассматривает меня, сидя в белом кресле рядом со мной.
— Раньше ты боялась темноты, — говорит она, и между нами вспыхивают воспоминания. — Я укладывала тебя спать, а ты плакала в своего плюшевого паука.
Я смеюсь, подкатываясь к стойке с косметикой и оценивая коллекцию косметики.
— Мистер Паутина.
— Именно так. — Она поворачивает свой стул вправо-влево, глядя на меня с нежностью. — Помнишь, что мы делали всякий раз, когда накатывал страх?
— Ты говорила, что я должна рассказать тебе историю.
Это отвлекало меня. Воображение уносило меня в солнечные дали, пока страх не утихал, а мирные сны не вытесняли мысли о монстрах и призраках, крадущихся на цыпочках в тени.
— Ты сейчас напугана, — продолжает она. — У тебя дрожат руки.
Я сжимаю дрожащие пальцы в кулаки.
— Да.
— Тогда расскажи мне историю.
Я позволяю улыбке расплыться по лицу от этого знакомого предложения, выпрямляю спину и тянусь за кисточками для макияжа.
— Хорошо.
Вдохнув полной грудью, я начинаю рассказывать историю, которая переносит нас в шумный городской пейзаж под покровом ночи. Я наношу тональный крем на свою кожу, описывая сцену. Город оживает в моих словах, его переулки кишат мрачными фигурами и тайнами. Я рассказываю о загадочном человеке, ведомом призрачным прошлым, чьи жесткие карие глаза пронзают тьму, словно маяк правосудия.
Он сильный, смелый.
У него острые грани, но ранимое сердце.
С каждым взмахом подводки я раскрываю паутину, опутывающую подбрюшье города. Напряжение нарастает по мере того, как мой главный герой счищает слои коррупции. Когда я наношу помаду темно-малинового оттенка, мужчина сталкивается с главным вдохновителем всего этого — хитрым, эксцентричным манипулятором, чьи мотивы остаются скрытыми до самого финала. В комнате царит атмосфера напряженности, когда мой угрюмый герой оказывается перед выбором, который определит судьбу города и его собственное искупление.
В этот момент наша дружба расцветает. Мое сердце оживает, наполняясь остатками девушки, которую я когда-то знала. Девушки, по которой я отчаянно скучаю.
Наблюдая за тем, как преображается Куини, я понимаю, что наша связь — нечто большее, чем просто помада и воображение. Она — мой якорь, позволяющий мне хоть на несколько минут поверить, что у меня есть захватывающие и интересные вещи, которыми можно поделиться.
И я полагаю, что горе — это интересно.