Как раз в этот момент подходит официант, и Джаспер берет инициативу в свои руки, заказывая для нас суши, роллы, стручковую фасоль и два бокала вина. Странное ощущение, будто я наблюдаю за происходящим со стороны, оцениваю маленькие любезности и жесты, которые когда-то казались мне такими знакомыми.
Когда официант уходит, Джаспер прочищает горло и делает глоток своего «Pinot noir».
— Ты спишь с этим парнем?
— Что? — Мой пульс учащается из-за смены темы. — Это не твое дело.
— Значит, это «да». — Выражение его лица мрачнеет, он крепче сжимает бокал с вином. — Он кажется… неуравновешенным. Неуправляемым.
— Повторяю, мои отношения тебя не касаются.
— Я беспокоюсь о тебе. Живешь здесь одна, раздеваешься перед незнакомцами, общаешься с такими типами. Ты заслуживаешь большего — стабильности, финансовой защищенности. А это… — Он неопределенно машет рукой, как будто жизнь, которую я построила, едва ли заслуживает упоминания.
— Прекрати. — Я роняю палочки с громким стуком. — Ты меня больше не знаешь, и понятия не имеешь, чего я заслуживаю.
Он моргает, потирая рукой подбородок.
— Верно. — Его причесанные волосы мерцают в свете ламп, что противоречит мутному взгляду его глаз. — Просто… рассмотри это. Пожалуйста.
— Что именно рассмотреть? Твое предложение стать моделью? Или тебя?
Его челюсть сжимается.
— Я здесь не для того, чтобы вмешиваться в твою личную жизнь или сбивать тебя с толку. Я просто думаю… может быть, между нами осталось что-то незавершенное.
— Мы закончили в тот момент, когда ты начал с ней.
— Ты думаешь, мне было легко? Смотреть, как ты уходишь, после того как я два года молился, чтобы ты однажды вошла в эту дверь? Подписывать эти чертовы бумаги о разводе? — Он прищуривается, пот выступает над верхней губой. — Ты просто ушла. Без оглядки. Как будто наш брак не стоил того, чтобы его спасать.
Я смотрю на него с изумлением, поражаясь, как его версия этой истории может так сильно отличаться от моей.
— Нужно ли напоминать тебе, что ты отпустил меня? Еще до того, как у меня появился шанс войти в эту дверь.
Он наклоняется вперед и тычет пальцем себе в грудь.
— Я оплакивал тебя.
От его слов у меня перехватывает дыхание. Нахмурившись, я смотрю на него через стол, и глубоко спрятанная боль пронзает мои внутренности. Я качаю головой, пытаясь вдохнуть сквозь колючую проволоку, стянувшую грудь.
— Недостаточно долго.
Он замолкает, напряжение исчезает из его позы. Ссутулившись, он закрывает лицо руками и трет ладонью макушку.
Молчание затягивается.
Мне хочется вылезти из собственной кожи.
Через несколько мгновений приносят наш заказ, и я погружаюсь в искусно приготовленные суши, надеясь, что их вкус отвлечет меня от напряжения, повисшего между нами. Когда молчание затягивается, я наконец поднимаю на него взгляд.
— Ты любишь ее? — спрашиваю я, откусывая кусочек. — Эллисон?
Джаспер поднимает глаза, его лицо на мгновение омрачается чем-то, напоминающим чувство вины. Он опускает ролл на свою тарелку, как будто тот слишком много весит.
— Да.
Я напрягаюсь, ожидая, что боль ударит, как ржавое лезвие, пронзит оцепенение и вонзится в сердце. Но чувство не приходит. Я думала, что его признание потрясет меня, нарушит мое равновесие, но вместо этого я испытываю странное чувство спокойствия.
— Тогда зачем все это? — Я понижаю голос, любопытство смешивается с раздражением после нашего спора. — Почему ты здесь?
— Потому что я беспокоюсь о тебе, — выдавливает он из себя, его тон почти умоляющий. — И я не могу избавиться от чувства, что слишком рано отказался от тебя. Ты разрушаешь свою жизнь, и я чувствую себя ответственным за это.
Я усмехаюсь, оскорбленная.
— Я не разрушаю. Я восстанавливаю.
Он тянется через стол, его пальцы касаются моих, в прикосновении сквозит отчаяние.
— Наша совместная жизнь была…
— Закончена, — перебиваю я.
Его брови нахмуриваются, когда он сжимает мою руку.
— Хорошей, — мягко говорит он. — Наша жизнь была хорошей.
Я отдергиваю руку и кладу салфетку на колени.
— Послушай, у меня теперь новая жизнь, и у тебя тоже. Ты только что сказал, что любишь ее. Зачем мне вбивать клин между вами?
— Эллисон тоже скучает по тебе. Ты не клин, Эверли, ты — недостающая часть.
Я макаю свой ролл в соевый соус, пока он не становится несъедобным.
— Я думала, речь идет о работе.
— Так и есть, — говорит он, в его голосе чувствуется дрожь, что-то настоящее. — Но это не все. Речь идет о прощении. О возможности двигаться вперед.