— Жуки? — Я морщу нос.
— Да. Эверли, которую я знаю, — ученый. Она мечтает об открытии новых видов жуков и бабочек, а не о модных тенденциях.
Я делаю паузу, обдумывая это заявление.
Это то, чего я хочу.
Но это кажется далеким воспоминанием, омраченным беспомощностью, которую я испытала в плену. В этом жестоком, темном месте, охваченная отчаянием, я жаждала свободы, чтобы исследовать, делать открытия, которые имели бы значение. Я хотела помогать людям, нести свет в мир любым доступным мне способом.
Сейчас, когда я стою здесь, груз моих несбывшихся мечтаний ощущается тяжелее, чем когда-либо. Еще одно печальное напоминание о том, кем я была раньше.
— Я действительно этого хочу, — говорю я, восстанавливая дыхание и возвращаясь к нарезке овощей. — Я хочу помогать людям, менять жизни. Но это выходит за рамки энтомологии. Я хочу быть голосом тех, кто не может говорить за себя. Я просто не уверена, что уже не слишком поздно для этого.
Я понимаю, что ищу совета у человека, который так же потерян, как и я.
Но Айзек, кажется, смягчается. Он изучает меня с другой стороны стола, медленно снимая с себя промокшую кожаную куртку и опуская ее на соседний табурет.
— Ты молода. Еще ничего не поздно.
Мои губы подергиваются, я продолжаю работу.
— Я думала о психологии.
— Ты любишь поговорить.
Еще одна сдержанная усмешка.
— В этом-то и дело. Я два года выступала в роли импровизированного психотерапевта, пытаясь помочь тем людям, у которых не было ни единого шанса. Обсуждала с ними их страхи, выслушивала их сожаления. Пыталась дать им хоть что-то, за что можно было бы ухватиться в месте, где не было никакой надежды. — Я запинаюсь, нарезая морковку, чувствуя крепкую хватку тех воспоминаний и ледяной холод призраков, оставшихся позади. — Я не смогла спасти никого из них. Ни одного.
Взгляд Айзека нехарактерно спокойный, почти нежный.
— Может быть, дело не в том, чтобы говорить или слушать, а в том, чтобы находить ответы.
Я делаю паузу, обдумывая его слова.
— Находить ответы?
— Криминалистика. — Он облокачивается на стойку, внимательно наблюдая за мной. — Подумай об этом. Ты любопытна, наблюдательна — всегда копаешь глубже. Ты все равно будешь помогать людям без голоса, только иначе. Ты будешь помогать тем, кого они оставляют позади.
Идея поселяется в моей груди удивительно естественно, как будто она ждала этого момента, чтобы появиться. Не просто изучать, а раскрывать правду.
Находить справедливость.
Я думаю обо всех жертвах, которые приходили и уходили, а их истории оставались незаконченными. Я представляю себе матерей, дочерей, мужей, которые ждут, когда их любимые вернутся домой. Мои глаза застилают слезы, а внутри меня расцветает тихая решимость.
Криминалистика.
Да… может быть, я смогу этим заняться.
Когда-нибудь.
Я киваю, делаю глубокий вдох и кладу нож на стол. Но прежде чем я успеваю ответить, Айзек встает со стула, огибает столешницу, подходит ко мне, обхватывает меня руками за талию и притягивает к себе.
Расслабившись, я смотрю на него, мое тело реагирует на жар в его глазах и силу его объятий.
— Сначала ужин, — бормочу я, мои пальцы скользят по его груди и обхватывают плечи.
— М-м-м. У меня на уме другое меню. — Он наклоняется и проводит губами по моему уху. — Думаю о тебе в криминалистической лаборатории, в коротком халатике, с собранными волосами … Чертовски сексуально.
— Там были бы трупы.
Он приподнимает меня за бедра, обвивая мои ноги вокруг талии.
— По крайней мере, они не стали бы мешать.
— Романтично. — Я целую его, прикусывая нижнюю губу, пока он не издает стон. — Я принесу скальпель, а ты — цветы.
— Я думал, это будут сигареты и чай с пузырьками. — Он ухмыляется сквозь очередной поцелуй.
Айзек несет меня в спальню и бросает на незастеленную кровать. Матрас прогибается под моим весом, когда его тело накрывает мое, я выгибаюсь навстречу к нему. Это привычное безумие — мы срываем одежду, тянем друг друга за волосы, сжимаем конечности — ногти, зубы, стоны. Мои колени раздвигаются, поднимаются вверх, когда он обхватывает меня обеими руками и врывается внутрь.
Я выгибаюсь, разрываюсь на части.
Все начинается с настойчивых, жестких толчков и нетерпеливых криков. Я почти не сомневаюсь, что он сорвет наволочку и привяжет мои запястья к столбикам кровати и будет доводить до исступления, пока у меня не начнет двоиться в глазах и я не начну молить о пощаде. Но вместо этого он обвивает мои ноги вокруг своей талии и опускается на меня, наши тела оказываются вровень. Он нежно гладит меня по щеке.