Она не останавливается. В выражении ее лица — буря силы, гнева и отчаяния — неумолимое слияние, которое заставляет ее продолжать размахиваться, даже когда ее руки устают, а на глаза наворачиваются слезы. Она слишком упряма, чтобы сдаться, и именно поэтому я встаю за ней, касаясь грудью ее спины. Я накрываю ее руки своими, усиливая ее хватку.
— Не возражаешь, если я присоединюсь к тебе? — шепчу я ей на ухо.
Тяжело дыша, она слегка кивает, а пальцы крепче сжимают рукоятку.
У меня свои проблемы со стенами.
Вместе мы бьем, бьем и бьем по ней, превращая вмятины в дыры, а затем в щели, достаточно большие, чтобы можно было разглядеть столовую за ними. Воздух прохладный, но по моей спине течет пот. Эверли тяжело дышит, заряженная чем-то, что выходит за рамки обычных усилий.
Это освобождение.
Это то, на что я надеялся. Потому что, хотя я и не умею выражать свои мысли словами, я умею читать людей — и в первую очередь ее. Я видел, как ее пальцы скользят по белым стенам этого места, как ее ладонь задерживается там, словно она наполовину ожидает ответа с другой стороны. Как будто поверхность — это одновременно и враг, и друг.
Когда стена начинает поддаваться, я отступаю и предоставляю ей решать, хочет ли она продолжать без меня. Она уже набрала обороты, и я минуту наблюдаю за тем, как она фыркает и рычит, обретая второе дыхание, которое заставляет ее бить сильнее.
Черт, как же это сексуально.
В столовой на ящике стоит коробка с бутылками воды, и я иду за ними, чтобы взять по одной для каждого из нас.
Пока я там, у нее происходит прорыв.
В буквальном смысле.
Кувалда пробивает стену, после чего огромный кусок штукатурки падает на пол возле моих ног, разбиваясь на куски. Теперь там щель размером с ребенка.
Почти готово.
Она продолжает. Дыра растет, пока не становится достаточно широкой, чтобы в нее пролезть. Звуки трескающегося дерева, ломающейся штукатурки и ее рычание, вызванное прилагаемыми усилиями, эхом разносятся по пространству. В любую минуту я ожидаю увидеть, как грива волос, покрытых белой штукатуркой, триумфально выходит из отверстия и присоединяется ко мне на другой стороне.
Но ее рычание превращается в нечто большее. Что-то более тяжелое.
Ее удары замедляются, дыхание сбивается. Кувалда выскальзывает из ее пальцев и с тяжелым стуком падает на пол. Пыль повисает в воздухе, как облако, и я смотрю в отверстие в стене как раз вовремя, чтобы увидеть, как она ломается.
Черт.
Я хмурюсь, заглядывая в неровную щель.
— Пчелка?
Ее глаза наполняются слезами, которые проливаются и смачивают кончики ее волос. Она стоит там, ее плечи дрожат, руки прижаты к коленям, и она смотрит на меня так, будто никогда раньше меня не видела.
— Привет, — шепчу я с другой стороны.
Она качает головой. Прикрывает рот рукой.
У нее вырывается всхлипывание.
Я, не раздумывая, шагаю через проем, сокращая расстояние между нами.
Когда ее колени подгибаются, я ловлю ее, она прижимается и рыдает у меня на груди. Я заключаю ее у крепкие объятия, одной рукой поддерживая за плечи, другой прижимая к себе ее голову, и она, наконец, выплескивает все это. Я чувствую, как ее грудь поднимается и опускается резкими толчками, когда эмоции вырываются наружу, словно прорвав стену, груз которой она несла в течение нескольких лет.
Мне больно смотреть на это, но я знаю, что она выстоит.
Она освободится.
Эверли поднимает глаза, пока я обнимаю ее, и сквозь слезы прорываются сдавленные слова.
— Я не думала, что это будет так.
— Как? — спрашиваю я, убирая с ее лица прядь волос, покрытых штукатуркой.
— Как будто я снова могу дышать. — Ее голос дрожит, но в нем что-то есть — надежда просачивается сквозь трещины. Слова льются потоком, годы молчания и заточения срываются с ее губ. — Я сидела там, — задыхается она, указывая на стену. — Смотрела на нее и мечтала о том, что находится по ту сторону. Хотела просто пройти сквозь нее. Но я не могла. Не могла.
Я притягиваю ее ближе, прижимаю к своей груди. Она не столько ломается, сколько отпускает все, растворяясь во мне, словно наконец-то почувствовала себя в безопасности.
Ее голос дрожит.
— И когда ты был там, когда я знала, что ты в соседней камере… — Она издает прерывистый смешок, дрожащий и болезненный. — Мне хотелось кричать. Я хотела разнести все это проклятое место на части. Но я этого не делала. Я просто… сидела там. Я позволяла ему побеждать, день за днем, год за годом.