— Нет, — резко говорю я, хватая ее за лицо и заставляя встретиться со мной взглядом. — Ты выживала. Ты боролась так, как он не мог видеть. Ты пережила его, Эверли. Ты здесь сейчас, потому что ты сильнее, чем он когда-либо был.
Отчаянно кивая, она вцепляется в мою рубашку, и с ее губ срывается еще больше смеха. Улыбка вырывается на свободу, как с трудом одержанная победа.
— Я так долго сдерживалась.
— А теперь ты даешь волю чувствам, — бормочу я ей в волосы. — Все кончено.
Ее слезы пропитывают мою рубашку, но я чувствую ее ровное дыхание, чувствую, как уходит напряжение из ее тела. Руки крепко обнимают меня, и она шепчет в ответ, словно обещает.
— Все кончено.
Когда она наконец отстраняется, ее лицо залито слезами и покрыто пылью, но глаза… Они живые, мерцают чем-то свирепым и неукротимым. Она вытирает щеки и оглядывается на зияющую дыру в стене.
— Я думала, что разрушить ее — это уже достижение, — говорит она, ее голос мягкий, ровный. — Но это больше. Намного.
Я прижимаюсь лбом к ее лбу и улыбаюсь.
— Да, черт возьми, это так.
Она наклоняется и целует меня — глубоко, крепко и безжалостно. А когда она отстраняется, ее взгляд задерживается на обломках позади нас. Она смотрит на них так, словно стена не просто сломана — она исчезла.
А на ее месте появилась дверь.
— Что ты думаешь о дне карьеры? — Сара появляется рядом со мной, одетая во фланелевую рубашку и кеды Converse в радужную полоску. На концах ее косичек завязаны бантики, такого же цвета, как эта дурацкая игрушечная гитара, которую она повсюду таскает с собой.
— Ничего. — Выхватив из ее рук смятую брошюру, я опускаюсь на бордюр с комиксом, который только что подобрал — Бэтмен и Капитан Америка.
Мама посмеялась надо мной, когда увидела листовку, которую я принес из школы.
— Она ошибается, знаешь ли. Никто не может предсказать, кем ты станешь в будущем. Ты можешь делать все, что захочешь.
Я шаркаю ногами по тротуару.
— Ты бы так не говорила, если бы знала, откуда я взялся.
— Я знаю. — Ее пальцы наигрывают фальшивый аккорд на пластиковых струнах инструмента. — Она мне сказала.
— Она сказала тебе? — Нет… она бы не сказала. — Тебе девять.
— Она сказала, что ты не совсем мой брат.
Я выпускаю воздух из легких.
— Это потому, что я не брат.
— Тогда вы оба ошибаетесь.
Я возвращаюсь к чтению, пока Сара делает вид, что играет на гитаре, но не могу сосредоточиться, и через несколько минут поднимаю брошюру и просматриваю ее.
— В этом списке нет ничего, чем я хотел бы заниматься. С таким же успехом можно забыть об этом.
— Ты знаешь, что я думаю. — Она кивает на комикс, разложенный на моих коленях.
— Супергерой — это не настоящая работа. — Я закатываю глаза.
— А как насчет полицейского? Ты все еще сможешь ловить плохих парней.
У меня вырывается невеселый смешок.
— Копы бы меня возненавидели.
— Почему?
— Потому что мой отец в тюрьме. Наверняка проводится какая-то проверка.
— О. — Она дергает одну струну на гитаре, снова и снова, пока она наконец не лопается, ударив ее по лицу. — Черт.
Ее глаза расширяются, и она в ужасе смотрит на меня. Мы разражаемся хохотом.
Энергия меняется, когда перед нами проезжает вереница велосипедов — группа детей, которых она знает по школе, зовет ее на игровую площадку. Она машет рукой, вставая, чтобы пойти за ними.
Но в последнюю секунду она замирает. Поворачивается.
— Частный детектив! Вот кем ты должен быть. Ты мог бы раскрывать тайны. Это не потребует проверки. — Затем она усмехается. — Но, если тебе когда-нибудь понадобится помощник, ты знаешь, где меня найти.
В ветвях осины перед домом царит оживление. Меня послали сюда, чтобы убедиться, что мистер Бинкерс не беспокоит птиц, которые, по словам Эверли, строят там гнездо.
Возможно, еще и потому, что я не мог оторваться от нее, пока она готовила.
Неподалеку на ветру колышутся полевые цветы. Я подхожу и дергаю один — единственный длинный стебель, увенчанный гроздью фиолетовых цветов, таких тяжелых, что они опускают головки. Эверли они наверняка понравятся.
Стоп… Что, черт возьми, со мной происходит?
Я роняю цветок.
Потом вспоминаю ее улыбку и поднимаю его обратно, вместе с еще пятью.