Я не могу дышать.
Человек, которого Эверли называет Хранителем времени, резко сворачивает направо, направляясь к ее комнате.
Я должен предупредить ее, но не могу подобрать слова.
Звякает стекло, когда Роджер сметает осколки песочных часов в совок для мусора. Я сижу в оцепенении, когда открывается дверь в соседнюю комнату.
Она видит, что он приближается.
Кричит.
Это заставляет меня вернуться в свое тело и вскочить на ноги.
— Эй! — Мой кулак ударяется о стену, и снова, когда она кричит, чтобы он держался подальше. Меня трясет от ее предупреждения.
Я бью еще три раза.
— Эй, ты, гребаный трус! Вернись и разберись со мной!
Теперь она кричит. Пытается бороться с ним. Неужели так все закончилось для Сары? Неужели Эверли стояла там, как свидетель последних криков моей сестры, а этот кровожадный ублюдок играл роль безумного Бога, решая, кому жить, а кому умереть?
Что-то внутри меня обрывается.
Звук искажается.
Мир окрашивается в алый.
Я даже не осознаю, какие слова вылетают из моего рта и как долго я колочу по этой проклятой стене, но, когда я останавливаюсь, чтобы перевести дыхание, мои руки в синяках, горло горит, и я всерьез подумываю о том, чтобы оторвать себе ногу, чтобы освободиться от этого манжета.
И тут я понимаю, что я не один.
Возле открытой двери стоит огромная тень и сердито смотрит на меня, все еще держа в руке метлу.
Поскольку я до сих пор не услышал от людоеда ни слова, не говоря уже об эмоциях, его взгляд застает меня врасплох.
— Хочешь что-то сказать, Родж? — Мой голос похож на скрежет.
У него дергается челюсть, глаза презрительно прищуриваются.
— Не думал, что ты настолько тупой.
Он уходит, оставляя меня переживать свой провал.
ГЛАВА 11
Айзек?
Я отхожу от стены, нахмурившись.
Я правильно расслышала?
Айзек.
Использование псевдонима влечет за собой целый ряд новых вопросов. Кто он такой? Зачем ему лгать о своем имени? Работает ли он под прикрытием? Почему он на самом деле здесь?
Он замешан во всем этом?
Нет.
Это невозможно. Он в ловушке, в цепях, такой же пленник, как и я. Как и все мы.
Я замолкаю, ожидая услышать это имя снова, но Хранитель времени произносит его только один раз.
Может, я ослышалась?
Мои мысли все еще лихорадочно мечутся, когда я замираю, и мое внимание переключается вправо.
3, 2, 4…8.
Кажется, последняя цифра — восемь.
Четыре пинга, а затем…
— Нет… — Я отшатываюсь назад и вскрикиваю, когда дверь с грохотом распахивается. Неустойчивые ноги несут меня к дальней стене, пока я не упираюсь в нее спиной. Глупо. Мне некуда идти, кроме как туда, куда он меня поведет, а он это сделает. — Не трогай меня!
— Сегодня я не в духе. — Хранитель Времени приближается ко мне, одновременно теребя запонку своего костюма, сшитого на заказ и отделанного атласом королевского пурпурного цвета. Он разодет в пух и прах, одет скорее для эксцентричного светского мероприятия, чем для казни. — Еще слишком рано для домогательств. Я еще не пил кофе.
Я пытаюсь увернуться от него.
Неудачно.
Он хватает меня за бицепс, отрывает от стены и тащит к открытой двери. Сердце колотится между ребер, как тяжелый басовый барабан. Я делаю все возможное, чтобы освободиться от его хватки, отчаянно пытаюсь вырваться.
— Нет! — Он сжимает меня все сильнее и сильнее, оставляя синяки. — Убери от меня свои руки!
Ник — Айзек? — стучит по стене рядом со мной.
— Ты чертов трус! — Он взбешен, в ярости, совсем не похож на обычно спокойного и выдержанного мужчину, которого я узнала. — Жалкий ублюдок! Нападаешь на кого-то беспомощного, потому что сам слабак. Тебе нужен я, ты, гребаный импотент!
Хранитель времени ничего не отвечает и продолжает тащить меня к дверному проему, а я спотыкаюсь о разбросанные книги.
Я упираюсь пятками в плитку, кожа горит. Тело извивается. Конечности молотят по воздуху.
Бесполезно.
Сегодня я умру.
Второй рукой он хватает меня за волосы, чтобы было удобнее.
У меня сжимаются легкие, кожу головы жжет, а желудок падает на стерильный пол. Я кричу.
— Ник! — Ник ничем не может мне помочь. Инстинкт самосохранения берет верх над логикой и здравым смыслом. — Нет, остановись, пожалуйста! Ник!
Протест Ника заканчивается последним сильным ударом по стене.
— Отлично! Забирай ее. Мне все равно. Это, блядь, не имеет значения.