Спойлер — теперь он мертв.
Думаю, это можно сказать обо всех. Кроме нее. Похоже, она единственная, кто избавлен от безвременной смерти в этой адской дыре, и то лишь потому, что у нее свой особый кошмар.
Он не причинит ей вреда. Нельзя держать девушку в живых два года, чтобы потом убить ее из-за вспышки гнева.
Она слишком много стоит.
Больше, чем Сара, очевидно. У меня чуть голова не взорвалась, когда он сказал это о ней.
— В итоге она оказалась бесполезной для меня.
У меня щемит в груди.
Все, что, как мне казалось, я понимал, перевернулось с ног на голову в течение нескольких минут, и теперь я понятия не имею, что происходит.
Он назвал меня Айзеком, а не Ником.
Айзек — детектив, расследовавший серию исчезновений.
Айзек, чья младшая сестра ждала, когда он заберет ее в ту ночь, а потом была похищена перед кофейней, где выступала в тот вечер.
Она была здесь.
А теперь ее нет.
Я дышу неглубоко, неровно, хрипло. В боку у меня колет. Перед глазами все плывет. Только когда я начинаю шататься, понимаю, что у меня гипервентиляция. Я на грани потери сознания.
Я наклоняюсь вперед, упираюсь лбом в стену. Дыхание замедляется, но мысли продолжают метаться.
Крутятся, крутятся, крутятся. Словно водоворот, стремятся затянуть меня.
Он знает.
Этот гребаный похититель, торговец людьми, убийца знает, кто я такой. И я не понимаю, что это значит.
Я не знаю… Я не знаю, я не знаю, я не знаю, я не знаю.
Я уверен только в одном. В чем я клянусь этой стене, Саре и девушке, которая больше не болтает со скоростью мили в минуту из соседней камеры.
Я убью этого ублюдка.
Я убью его ради всех нас.
ГЛАВА 13
На следующее утро Роджер вталкивает меня обратно в комнату, и я падаю на колени со сдавленным криком, ослабевшая и опустошенная, дверь за мной захлопывается. Его тяжелые шаги эхом разносятся по коридору, затихая вдали.
Ублюдок.
Моя грудь тяжело вздымается при каждом вдохе, тело вялое и усталое. За последние тридцать шесть часов я съела только кусок хлеба, да и тот вместе с грязью и мышином пометом.
Замерев на полу, я впиваюсь пальцами в блестящую плитку, благодарная за то, что не вижу своего отражения.
Я уверена, что мои голубые глаза потускнели до серого цвета.
Цвет лица стал пепельным.
Волосы ломкие. Лицо изможденное.
— Ты там цела?
Я замираю.
Медленно поднимаю подбородок и смотрю вверх.
В горле образуется жгучий комок. Это больше, чем муки жажды, больше, чем гематомы дневной давности от моих душераздирающих криков. Я смотрю на белую стену рядом со мной, моего главного врага, желая лишь разбить ее на куски, превратить в руины и сжечь дотла.
Эта проклятая стена.
Она отделяет меня от всех остальных мужчин и женщин, прошедших через это место. Моих спутников в смерти. В трагическом переходе.
Друзей.
А сейчас она отделяет меня от него — мужчины, которого я хочу задушить.
Ураган гнева проносится сквозь меня, я вскакиваю на ноги, бросаюсь к разделяющей нас стене и бью по ней кулаком.
— Да пошел ты!
— Я приму это как «да».
— Что, черт возьми, с тобой не так? — Мои глаза пылают огнем, язык извергает ярость. Я расхаживаю взад-вперед, руки сжаты в кулаки, кровь бурлит, сердце колотится от негодования. — Ты сказал ему забрать меня. Что это, черт возьми, не имеет значения.
Его цепь звенит, скользя по гладкой плитке, как будто он идет к стене.
— Я знал, что он не причинит тебе вреда. Ты слишком важна. Драгоценный товар.
— А ты — мудак.
— Это не откровение.
— Не могу поверить, что ты так легкомысленно отнесся к моей жизни, — бурчу я в ответ, на глаза наворачиваются обжигающие слезы. Я все еще расхаживаю по комнате, вибрируя от остатков страха. Моя рука снова бьет по стене, потому что лучше я буду испытывать эту ярость, чем облако поражения, обрушившееся на меня. — Он мог убить меня.
— Мог, но не стал бы. — Он делает паузу. — И не убил.
— Это к делу не относится.
Я слышу, как его руки упираются в стену в нескольких дюймах от моего лица, заставляя меня вздрогнуть.
— Тогда в чем же дело? — Его голос звучит как никогда близко. Как будто это осязаемая вещь, которую я могу протянуть руку и потрогать. — Ты злишься, потому что я не снес стену голыми руками? Не продолжил обзывать его? Угрожать его жизни, когда я, как животное, прикован к этой чертовой цепи?