— Приготовила тебе куриный пирог в горшочке.
— Это было настоящее дерьмо. — Вот теперь у меня во рту действительно собралась слюна. И, как ни странно, я чувствую себя легче, чем в тот день, когда она приготовила мне последний куриный пирог, вышла за дверь и больше не вернулась.
Даже когда я сижу здесь, прикованный к полу.
Спасибо и за это, Эверли.
— Айзек?
Я хмыкаю в ответ, не в силах справиться с комком, застрявшим в горле. Все эти воспоминания… Я не доверяю своему голосу сейчас.
— Спасибо, что поделился ею со мной. — Голос Эверли становится мягче, ближе, словно она вошла в какой-то священный храм. — Я знала, что она мне нравится. Мне просто хотелось бы узнать ее получше.
— Я рад, что ты была рядом и составила ей компанию… в конце.
Мне нужно отдохнуть. Побыть с моими призраками и подготовиться с боем выбраться отсюда. Потому что независимо от того, верю я или нет, что у меня есть шанс выбраться целым и невредимым, я все равно в долгу перед этим ублюдком за то, что он забрал мою сестру из этого мира раньше ее времени.
И еще Эверли…
Не знаю, почему я чувствую себя обязанным задать этот вопрос, когда уже знаю ответ. — Тот медиатор для гитары. Он голубой, да? Блестящий?
— Да.
Я представляю, как Эверли держит его в руках, словно это что-то бесценное. Ее любимый сувенир. Я сам купил его много лет назад. Он был особенным. Сара даже дала ему имя.
Джуэл10.
— Это ее.
Моей помощницы.
— Я знаю.
— Позаботься о нем ради нее, хорошо?
Ее ответ звучит не громче шепота.
— Всегда.
ГЛАВА 19
Шесть дней.
Шесть дней неудача за неудачей.
Роджер приносил мне еду — утром, днем и вечером, — а я делала все, что было в моих силах, чтобы засунуть куда-то этот браслет. Хлопала ресницами, застенчиво улыбалась, кокетничала. Притворялась, что жажду общения и его компании.
Ничего не действовало.
Моим единственным шансом выбраться отсюда была стена, более непробиваемая, чем те четыре стены, что окружали меня.
Клянусь, они сжимаются.
А может, это просто надежда.
Живот прорезает резкая боль, когда я лежу на матрасе, свернувшись в дрожащий клубок. За последние несколько дней мое состояние ухудшилось. Я не знаю, что происходит, но сегодня утром я проснулась с температурой, которая ощущается как раскаленная лава, бурлящая под кожей.
Натянув одеяло до самого подбородка, я стону, когда на меня накатывает очередная волна жгучей боли.
Голос Айзека раздается рядом со мной, как неразборчивый шум.
— …и тогда его голова окажется на моей тарелке для завтрака.
Я медленно моргаю.
— Что?
— Людоед. Обезглавливание неизбежно.
— Звучит… мило. — Мои веки закрываются, как занавески, задергивая сцену моих затуманенных глаз. — Я не хочу завтракать. Я не голодна.
Он делает паузу.
— У тебя там все в порядке?
— Блинчики вкусные.
— И что теперь?
Когда я снова открываю глаза, над моей головой танцуют блинчики со счастливыми лицами, политые сиропом и растопленным маслом. Теплая жижа капает мне в глаза.
К счастью, у меня достаточно здравого смысла, чтобы понять, что у меня лихорадка.
Я вытираю лицо, это всего лишь пот.
— Айзек… я заболела. — Меня пробирает ледяной озноб, контрастирующий с горящей кожей. Матрас подо мной ходит ходуном, когда я безостановочно дрожу, подтянув колени к груди.
Повисает еще одна долгая пауза, прежде чем его голос звучит ближе.
— Заболела? Похоже на грипп?
— Мне кажется, хуже, — хриплю я. — Моя процедура… что-то не так.
Удар в стену.
— Черт.
Я не могу понять, беспокоится ли он о моем здоровье или о нашем плане побега. Я едва могу двигаться, не говоря уже о том, чтобы приставать к Роджеру. Я уже потерпела неудачу, и теперь мое состояние ухудшается с каждой минутой.
— Я… замерзаю, — говорю я ему, щелкая зубами. — Высокая температура. И живот… болит. Тупая боль и тошнота. Кажется, меня сейчас стошнит.
— Черт побери. — Проклятие вырывается хриплым шепотом сквозь стиснутые зубы.
Я хочу верить, что ему не все равно.
Что он беспокоится обо мне.
В голове крутятся бесплодные фантазии и грезы наяву. Если бы мы сбежали, поддерживали бы мы связь? Стали бы мы ежемесячно встречаться за чашкой кофе или пересекаться за обедом в милых кафе?