— Отпусти меня. — Я брыкаюсь, надеясь попасть в него, но едва задеваю его по коленям. — Остановись, пожалуйста. Я не хочу уходить. Просто позволь мне сгнить в этой камере.
Я лучше умру здесь.
Это было последнее место, где я слышала его голос. Повязка на моих глазах пропитывается слезами, инстинкты выживания дают о себе знать. Хранитель времени сжимает свои мерзкие пальцы вокруг моей руки, а другой рукой хватает за волосы. Мы идем. Я спотыкаюсь. Он удерживает меня в вертикальном положении, а я бью ногами и кулаками воздух, кричу и ругаюсь сквозь стиснутые зубы. Из-за отсутствия зрения я периодически теряю равновесие.
— Такая вздорная штучка, — рычит он мне в ухо. От теплого, ядовитого дыхания у меня мурашки бегут по коже. — Сохрани этот боевой дух. Он тебе еще понадобится.
Я вскрикиваю, когда он тащит меня по длинным коридорам, мои ноги скользят, пальцы цепляются за прохладный кафель. Проходит минута, и меня вталкивают в комнату, где я падаю на четвереньки. Дверь захлопывается за мной. Я впиваюсь пальцами в пол, пытаясь отдышаться, страх скручивает каждый дюйм моего тела. Я слышу, как жизнь пульсирует в моих ушах. Моя кожа покрывается мурашками. Хранитель времени крепко держит повязку на моей голове, а я пытаюсь сорвать ее и царапаю его руки.
И тут я слышу это.
Я замираю.
Песня.
Раздаются первые несколько нот, прижимая меня к полу. Я перестаю двигаться, перестаю царапаться, мое сердце бьется в бешеном танце под мелодию, которая не выходит у меня из головы.
«The Scientist».
Я тяжело дышу, впитывая аккорды и слова песни, которую певец исполняет для моей души. Слезы текут безостановочно, задерживаясь на зудящей ткани.
— Что это… — хриплю я, рыдая от переполняющих меня эмоций.
— О, ты знаешь, глупышка. — Он хихикает, стягивая повязку с моих глаз. — Это твоя любимая песня. Я подумал, что этот момент заслуживает подходящего саундтрека.
— Как… как ты…? — Неужели он все-таки нас слушал? Я быстро моргаю, пытаясь вернуть себе зрение. Мы находимся в крошечной камере — стерильной, пустой, ничем не отличающейся от моей. Оглядываясь по сторонам, я пытаюсь разглядеть хоть что-нибудь, но ничего нет.
— Было бы безответственно с моей стороны не навести справки о моих долгосрочных резидентах, тебе так не кажется? Особенно когда достаточно просто поискать в Google, чтобы найти интервью, которое ты давала в социальных сетях незадолго до того, как твоя жизнь приняла столь печальный оборот.
Желчь обжигает горло.
Он играет со мной.
— Встань. — Он подталкивает меня ногой, пока я не поднимаюсь на шаткие ноги. — Иди.
Слезы текут по щекам, когда я делаю шаг вперед, а из динамиков над головой звучит песня. Он снова подталкивает меня к другой двери.
— Пожалуйста. — Это шепот, мольба о чем-то. О чем угодно, кроме этого. Я знаю, что по ту сторону этой пустой двери меня ждет смерть. Это обман, иллюзия. Дверь в ад. — Пожалуйста, не делай этого.
Чья-то рука толкает меня вперед. Спотыкаясь, я подхожу к двери и задерживаю дыхание, когда тянусь к ручке.
Я открываю ее.
Мой взгляд останавливается на мужчине, привязанном к стулу, с мешком на голове.
Дольф стоит рядом с ним, скрестив руки на груди, и смотрит на меня бесстрастными темными глазами.
Я открываю рот, чтобы что-то сказать, но с губ срывается только писк.
Меня заталкивают внутрь, и дверь захлопывается за мной. Я смотрю на Хранителя времени и вижу на его лице выражение чистого восхищения.
Затем я снова смотрю на мужчину.
Его голова склонена, обе руки связаны за спиной толстой веревкой. Грязные джинсы обтягивают две длинные ноги, ступни голые, лодыжки прикованы к ножкам стула. К его мускулистому торсу прилипла темно-синяя футболка, изодранная в клочья и испачканная засохшей коричневой кровью.
У меня дрожит подбородок.
— Кто это?
Мужчина вскидывает голову — каждый мускул напрягается, вены вздуваются.
— Эверли.
Мои глаза расширяются, и из меня вырывается весь воздух.
Я не могу дышать.
Звучит песня, сердце замирает, и мое тело подается вперед.
— Айзек!
Он жив.
Он жив.
Слезы льются еще сильнее, когда я бросаюсь к нему, отчаянно пытаясь сорвать мешок с его головы. Мне нужно увидеть его лицо. Но в тот момент, когда я оказываюсь на расстоянии вытянутой руки, меня хватают за волосы.
— Нет!
Айзек дергает с цепи и веревки, раскачивая стул так сильно, что он чуть не опрокидывается.
— Не трогай ее, мать твою.
— Айзек, — кричу я, удерживаемая крепкой рукой, пока я пытаюсь освободиться. — Отпусти меня. Отпусти меня, блядь!